Географов тревожат планы вторжения в природу

 

В наше время это, пожалуй, редкость. Шутка ли сказать: рабочий стаж огромный, а запись в трудовой книжке всего одна. Владимир ­Котляков окончил геофак МГУ в 1954 году, по распределению пришел на работу в Институт географии. Через 10 лет младший научный сотрудник стал старшим. Спустя еще лет 10 с небольшим - завотделом, а с 1986 года Владимир Михайлович - директор института.

Цифирь эта всплыла неспроста: Институту географии РАН - 90 лет, 54 года из них академик Владимир Котляков работает здесь.

- Я третий директор-долгожитель. Первым был академик А.Григорьев, по существу, основатель института, он проработал лет 30. Его сменил академик И.Герасимов - заметная фигура в Академии наук. В эпоху великих строек коммунизма наш институт выступал в роли эксперта и был на гребне волны энтузиазма. Появилась даже картина - “Заседание Президиума Академии наук СССР”. По масштабам напоминающая репинское “Заседание Государственного совета”. На полотне - масса узнаваемых лиц и среди них И.Герасимов, делающий доклад у карты страны. (Знаменитая в научном мире картина находится в Русском музее, а ее копия висит в кабинете президента РАН). И.Герасимов директорствовал 34 года, затем избрали меня.

- Вернемся к началу. 1918 год - тяжелейшее для страны время, начало Гражданской войны, и на этом фоне решение об образовании Института географии. Как вы это объясняете?

- Выделю два аспекта. Первый - инерционный. Идея создания института давно витала в воздухе. Среди академиков (а они на первых порах работали, как и прежде) бытовало твердое убеждение, что география призвана стать одной из академических областей знания, как и было когда-то. (Кстати, основатель академии Ломоносов возглавлял географический департамент). Второй довод. Большевикам досталась огромная страна, и они торопились ее узнать, чтобы решать, как лучше развивать. Помочь им в этом должны были ученые, географы в том числе.

И в самое трудное время задачи перед наукой ставились масштабные. В 1920-1930-е годы состоялось множество крупных экспедиций. Географы в них, конечно, участвовали, поскольку наша специальность чрезвычайно широкая. Как говорил член-корреспондент Н.Баранский: мы изучаем все - от геологии до идеологии, то есть от описания земель до социально-экономических вопросов. Естественно, никто тогда не задумывался, что природные ресурсы ограничены, что окружающую среду надо беречь. Особенно категорично подход этот проявился в эпоху великих строек коммунизма. Власти ставили задачи и требовали их решения, а осуществимы ли они, чего будут стоить “свершения” людям и природе, в расчет не шло. Институт, выступая в роли эксперта, занимал активные позиции.

На моей уже памяти географы боролись против строительства на берегу Байкала целлюлозно-бумажного комбината. И, несмотря на все усилия, проиграли. Зато, проявив упорство, отклонили другой проект. То было время гигантских ГЭС. Одну из них планировали построить на севере Западно-Сибирской низменности, затопив при этом колоссальные территории. Вместе с другими организациями нам удалось отвергнуть проект. Теперь можно оценить значение этой победы: именно здесь сегодня разрабатывают главные наши нефтегазовые месторождения. Думаю, впоследствии рукотворное Обское море использовали бы для переброски вод северных рек в Среднюю Азию.

- Раз вы затронули эту тему: ваше мнение об этом грандиозном проекте?

- Негативного отношения к этой идее у нас не было ни тогда, ни сейчас. (Идея заманчивая до сих пор, не зря ее отстаивает наш мэр). Но мы и сегодня не готовы дать взвешенный ответ - знаний не хватает. Период увлечения гигантскими проектами по переустройству природы в 1950-1960-е годы захватил не только нашу страну. В США и Канаде, например, загорелись идеей переброски вод реки Колумбия. Нечто подобное обсуждалось и для Африки. Похоже, люди решили, что достигли такого уровня развития, что готовы переделать природу для нужд человека.

Даже в наших школьных учебниках тогда описывался проект строительства плотины в Беринговом проливе. Идея вовсе не бредовая и вполне осуществимая.

- И на Чукотке будут яблони цвести?

- Верно, поскольку климат стал бы намного теплее: растаяли бы льды Арктики, Северный морской путь открылся бы для регулярного судоходства. Стране это сулило огромные выгоды. Но, перегородив Берингов пролив, мы изменили бы циркуляцию воды между морями. К чему бы это привело, какие последствия вызвало, мы и сегодня до конца не знаем. Лично я совсем не уверен, что плотина нам была нужна. Не дай Бог, если бы растаял арктический лед!

То же самое с переброской рек. Действительно, огромное количество воды уходит в Северный Ледовитый океан. Он бы никак не пострадал, если бы лишился ее. А эта водная масса очень бы пригодилась Средней Азии. Но мы обсуждаем не судьбу, скажем, Москвы-реки и Оки - масштабы иные. На севере страны пришлось бы построить несколько мощных плотин - а как это сказалось бы на природе, какие изменения вызвало? А, главное, нужны ли эти воды Средней Азии? Получить квалифицированный ответ невозможно без всесторонних фундаментальных исследований. В нашем институте защищал докторскую диссертацию главный идеолог переброски вод. Пришли ученые и общественные деятели. С перерывами обсуждение шло два дня - случай беспрецедентный в практике защит. Это было блестящее действо, поистине битва гигантов. В итоге диссертацию отклонили (жаль ее автора, человека достойнейшего). Позиция нашего института была четкой: мы настаивали на проведении всесторонних исследований. Того же принципа при экспертизе проектов придерживаемся и сегодня.

И еще. В бытность народным депутатом СССР (последнего созыва) я возглавлял рабочую группу по проблемам Арала. Мы разработали концепцию его спасения и доказывали, что сделать это можно и без переброски северных рек. (Море исчезало и раньше, до наступления человека, из-за цикличности климата).

- Вернемся в день сегодняшний. Такой вопрос: за 90 лет институт исследовал вдоль и поперек все относящееся, скажем, к физической географии. Есть ли куда двигаться дальше?

- Ну, знаете ли! Конечно, сегодня Земля как на ладони видна из космоса и описана во всех деталях. Но надо еще понять, объяснить происходящие процессы. До конца это так и не сделано, потому и нет у нас четкого мнения о плотине в Беринговом проливе, переброске северных рек, изменении судьбы Арала... Мало этого, в ХХ веке, как сказал Вернадский, появилась новая огромная геологическая сила - деятельность человека. Он вторгается в природу и меняет ее процессы.

- Самое время спросить о вашем взгляде на потепление климата?

- Безусловно, климат меняется, свидетельств тому очень много. Границы лесов, например, отодвигаются все дальше. Последствия подчас неожиданные: ареал распространения бурого медведя растет буквально не по дням, а по часам. Он завоевывает все большую территорию. И, что опасно, делается агрессивным. Вроде бы не самый крупный и важный факт, но таковых масса, и все они каким-то образом связаны между собой. Их пытаются объединить, выстраивая различные модели. Но верны ли они, ведь мы не знаем всех механизмов, ведущих к изменению климата. На него воздействует масса разных процессов, не только деятельность человека. Антропогенные процессы не столь еще сильны, чтобы нарушить земные, помешать им. Я не торопился бы утверждать, что потепление климата продлится еще десятки лет.

Главное, в чем я убежден, человек не может жить изолированно от природы. Но в своей деятельности должен считаться с ней. Не просто так, умозрительно, а изучать досконально. И в этом смысле чрезвычайно велика роль географии. Однажды, еще в эпоху Союза, в составе делегации я был в США. Нас привезли в фирму, занимающуюся экспертизой проектов. Почему-то американцы обрадовались, узнав, что мы географы. Рассказали, что работают здесь 20-30 разных специалистов. Каждый пишет свою часть заключения, но свести вместе, говорили нам американцы, могут только географы. Никто, кроме них, не в состоянии сделать общее объективное заключение (уж кто-кто, а мы оценили этот пассаж коллег!). Наш институт выступает точно в такой же роли: при экспертизе проектов мы стараемся воедино связать все аспекты проблем.

- Как институт будет развиваться дальше?

- В советское время возник дисбаланс между направлениями института. Физическая география развивалась нормально, а ее социальные аспекты зажимались. Власть не давала ходу социальной географии. Потому, наверное, что не все в стране обстояло так хорошо, как ей бы хотелось. В 1950-е годы даже возникла дискуссия, напоминающая лысенковщину. Географию предлагалось рассматривать как науку утилитарную, предназначенную лишь для решения сиюминутных практических задач. Ничего другого, мол, ей не дано. Дискуссией дело и ограничилось: репрессий, по счастью, не было.

Теперь о будущем. Наука неисчерпаема. Главная ее особенность в том, что она никогда не дает конечного ответа. Хорошо, что человек хочет узнать как можно больше, у него постоянно возникают новые вопросы. В географии, как и в других областях знания, запас таких вопросов и проблем, за ними стоящих, неисчерпаем. Тем более сегодня, когда усложняются процессы, происходящие в природе, а исследовать их становится все труднее. Нужны новые тонкие механизмы, более совершенная аппаратура. В нашем случае это космические методы измерений. К сожалению, в этой области мы заметно отстаем от мирового уровня. Что касается полета мыслей, высказывания самых разнообразных идей - здесь мы сильны чрезвычайно. Беда, что дальше дело подчас не идет.

Просто видеть Землю в деталях - географам сегодня мало. Необходимо развивать методы дистанционного зондирования Земли, чтобы, скажем, измерять температуру отдельных ее участков, их влагосодержание. Решать и более крупные задачи, связанные, например, с определением гравитационного поля материков. Их масса постоянно меняется, в частности, из-за перераспределения льда на Земле, а судить об этом можно по данным гравитационного поля. Это поможет сделать прогноз дальнейшего развития природных явлений, чтобы вовремя адаптироваться к ним. Именно география закладывает основы понимания происходящих изменений.

Природные процессы настолько сложны, что и сегодня мы не в состоянии представить их в виде математических формул. По моему мнению, это в принципе невозможно. Не получается “разложить по полочкам” сложнейшие явления, происходящие в природе, включая и социально-экономические. Нужно понимание более общих законов. Несколько лет назад меня пригласили в Газпром. Он готовится к разработке крупнейших месторождений газа на полуострове Ямал. Трубопровод уже строится, а как добывать газ, непонятно. Проблема в том, что полуостров возвышается над уровнем моря на полтора метра. Всего! Если потепление продолжится и вечная мерзлота начнет подтаивать, не уйдет ли Ямал под воду, спросили меня. Газовикам необходимо это знать, чтобы отработать соответствующую технологию. Но у меня в тот момент не было четкого мнения, ответил осторожно: скорее всего, суша останется.

- Вы говорили о некотором отставании отечественной географии от мирового уровня, а в чем она его превосходит?

- В комплексности исследований. За то нас и ценят в мире, что мы взвешенно, многосторонне, с учетом всех обстоятельств оцениваем природные явления. Высок уровень наших фундаментальных и прикладных исследований, связанных, например, с прокладкой трубопроводов. Да и как иначе, если поправки и изменения проектов стоят огромных денег? А ведь их можно избежать. В этом кабинете недавно побывали крупные специалисты, занимающиеся возрождением обрабатывающей промышленности. Они хотели выяснить, где надо строить предприятия, а где нет? Какие факторы им необходимо при этом учитывать?

В общем, дел нам хватает. Чтобы все их переделать, необходимо привлечь в институт молодежь. Это едва ли не главная моя забота сегодня. Возможности сейчас как будто появились, можно попытаться пригласить к сотрудничеству и тех молодых, энергичных специалистов, кто работает за рубежом. Вместе с молодежью мы многого добьемся.