http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=f1c6dbf4-1fd9-43dd-b3d3-36ed9fb2565c&print=1© 2024 Российская академия наук
Валентин Пармон: «Есть области, где Россия катастрофически зависит от импорта катализаторов»
По расчётам Института гелиоэнергетических систем Общества имени Фраунгофера, сделанным в июле 2015 года, солнечные батареи, установленные на всей территории Германии, впервые произвели столько же электроэнергии, сколько и атомные электростанции.
А какова ситуация в России – можно ли говорить о каких-то локальных рекордах, свершившихся или ожидаемых, в области «зелёной» энергетики?
– Рекордов у нас пока быть не может. Если раньше Советский Союз лидировал в разработке солнечных батарей с использованием специальных видов кремния – они были установлены на наших первых спутниках, то после 1991 года практически все производства кремния закрылись. Россия пыталась их восстановить, но это не удалось, поскольку к тому времени на рынок вышел Китай с намного более дешёвым кремнием для солнечных батарей.
Самая крупная солнечная электростанция, которая существует сейчас в России, находится в Крыму. Но её мощность далека от того, чтобы вносить существенный вклад даже в крымскую электроэнергетику.
Замечу, что Россия традиционно ориентируется на невозобновляемые ресурсы – природный газ, мазут, которых у нас пока ещё довольно много для производства электроэнергии. Хотелось бы, чтобы для этих целей больше использовался уголь.
Но уголь считается довольно неэкологичным видом топлива.
– Вопрос в том, как его использовать. К примеру, сейчас действуют пять котельных районного масштаба в Сибири и на Дальнем Востоке, абсолютно экологически чистых, поскольку они используют для сжигания угля нанотехнологии, разработанные Институтом катализа.
Какие направления возобновляемой энергетики привлекают наибольшее внимание российских учёных, в частности, учёных Института катализа? Какие из них Вы считаете наиболее перспективными?
– В Советском Союзе и в новой России были сделаны мощные заделы по различным видам возобновляемых источников энергии (о ситуации с солнечной энергетикой я уже сказал). Сейчас у нас хорошие перспективы в использовании таких возобновляемых ресурсов, как отходы древесины, сельского хозяйства. В принципе мы можем выращивать особые технические культуры для того, чтобы вовлекать их в производство электроэнергии (скажем, через специальные виды сжигания) либо в производство синтетических топлив. Но говорить о масштабном использовании, к сожалению, пока не приходится – наша налоговая политика не стимулирует использование нетрадиционного возобновляемого сырья для производства электроэнергии.
Недавно я был на частной электростанции, построенной в центре Сицилии и работающей на древесном сырье. На мой вопрос: «Рентабельны ли вы?», ответ был утвердительным. Там всего два продукта – электричество и зола, остающаяся от сжигания древесины. Оплаты за электроэнергию, которую они поставляют в общую сеть, достаточно, чтобы компенсировать затраты на это довольно дорогостоящее дело. То же самое в Европе и с солнечными батареями. Во многих странах жителям выгодно ставить на крыши своих домов солнечные батареи, сдавать электричество в общую энергосеть и потом по очень низким расценкам брать его из этой сети.
К использованию ветровой энергии в России, очень популярной в ряде стран, отношусь с некоторым скепсисом. Обычно у нас строятся крупные энергостанции для снабжения крупных городов. А удельная плотность энергии, которую можно снять с единицы площади Земли через ветровые станции, недостаточна для питания крупных объектов. Другое дело, если мы отработаем системы, позволяющие сбрасывать получаемую от ветряков электроэнергию в общую сеть. Тогда это будет выгодно.
В России были сделаны неплохие заделы и по использованию приливной энергии. На севере работала достаточно приличная электростанция (не знаю, работает ли она сейчас). Были и планы по строительству подобных электростанций на Камчатке, где высота приливов превышает 10 метров. Там это действительно было бы интересно.
Известно и о хороших заделах по использованию геотермальных источников – подземного тепла либо горячих вод, которые выходят на поверхность. По-моему, на Камчатке такие работы до сих пор ведутся.
Основная проблема в области возобновляемой энергетики в России – это отсутствие координирующего органа.
Ранее координацией таких работ интенсивно занимался Госкомитет по науке и технике, было несколько научных и научно-технических советов, которые объединяли и физиков, и химиков, и инженеров. Сейчас ничего этого нет; есть конкретные проекты, которые поддерживает Минобрнауки России и ФАНО, но они, скорее точечные, чем системные.
Значит ли это, что крупных проектов в области возобновляемой энергетики у нас пока нет?
– Я о них не знаю. Несколько лет назад под Москвой был запущен комплекс по производству биогаза в России – основанный на импортных технологиях, хотя в России и в Советском Союзе отрабатывались свои технологии. Но рекламы и информации об успехах этого комплекса я не видел.
Биотопливо – второй по объёмам инвестиций энергоноситель после бензина.
Есть ли у вашего института наработки по нему?
– Есть, и на хорошей стадии. Есть и патенты. Только в России биотопливо пока не производится. Мы могли бы заниматься производством биодизеля, где используются простые каталитические технологии доработки растительных масел. Но это невыгодно – опять-таки из-за налоговой политики. Да и финансово наши проекты государство не поддерживает. Белоруссия же за последние 5 лет произвела 4,5 миллиона тонн дизельного топлива – с 10% биодизеля.
Или возьмём биоавиакеросин. В Западной Европе в целях выполнения, в том числе, Киотского протокола по уменьшению выбросов СО2, готовятся новые стандарты по использованию авиакеросина для самолётов с обязательными добавками, полученными из возобновляемого растительного сырья. Как только эти нормативы будут введены, Россия, перешедшая в основном на импортную авиатехнику, может сильно пострадать. Прекратятся гарантии. Более того, для самолётов иностранного производства, которые будут к нам прилетать и у нас заправляться, потребуются не простой керосин, а биоавиакеросин. И если мы не успеем наладить его производство, то потеряем до 8% рынка нефтепродуктов. А ведь наработки у нас есть, в том числе и в нашем институте. Но, повторюсь, нет координации. Если бы она была, то даже при ограниченных ресурсах мы могли бы очень многое сделать. У нас стоимость НИОКР намного ниже, чем за рубежом. И мы можем сконцентрировать свои усилия, но нам нужно целеполагание. К примеру, «РОСНАНО» могла быть такой координирующей структурой.
Катализаторы для очистки и переработки нефтепродуктов составляют самый большой по объёму блок в аналитических отчётах западных экспертов, которые оценивают рынок нанотехнологий в энергетике. Как в этом участвует Россия?
– Россия сейчас реализует планы ускоренного восстановления катализаторной подотрасли для производства катализаторов с опорой на отечественные разработки, потому что технологии их производства категорически не передаются.
Стран, которые умеют производить катализаторы для нефтепереработки, меньше, чем стран, умеющих производить атомную бомбу.
Поэтому надо нам ориентироваться на собственные разработки. Качество наших катализаторов не хуже – это я могу гарантировать. Минувшие годы не пропали даром для науки. Другое дело, что мы не занимались производством. Работы в основном ведутся за счёт инвестиций со стороны крупных компаний. Недавно «РОСНАНО», насколько я знаю, приняла решение о софинансировании одного из крупных проектов.
Есть одна проблема – стартовые инвестиции небольшого объёма, от 50 до 100 миллионов рублей. По правилам наших фондов и банков стартап не может получить инвестиции в объёме большем, чем оборотный капитал. А чтобы молодая компания смогла создать опытное производство катализаторов и заинтересовать им потенциального инвестора, нужны средства, инфраструктура. Их нет ни у тех немногих из сохранившихся отраслевых институтов, ни у Российской академии наук, ни у ФАНО. Мы можем только провести демонстрацию разработок, но на мощности в десятки тысяч тонн сырья, рассчитывать не приходится.
Вы являетесь членом Международного комитета премии RUSNANOPRIZE, которая направлена на признание достижений учёных и коммерциализацию их разработок. Как вы считаете, может ли нынешняя непростая экономическая ситуация послужить толчком к консолидации науки и бизнеса в нашей стране?
– В области нетрадиционной энергетики, я думаю, особенно нет, а в целом мощный импульс уже дан. Многие научные учреждения стали востребованными, поскольку настало время уходить от импортозависимости. То есть в начале 90-х годов мы «разбросали камни», думая, что всё решит рынок, хотя оказались к нему не подготовленными. А сейчас приходится «камни собирать».
Приведу пример. Наш институт занимается катализаторами, которые используются в промышленности в качестве расходных материалов. 90% всей химической продукции, включая топливо, полимеры, получают с помощью «волшебной палочки», которая называется «катализаторы». В последние 6 лет существования Советского Союза Институт катализа был в статусе мини-министерства по инновациям и работе катализаторной промышленности. Основная задача состояла в том, чтобы не допустить зависимости от импорта. Но с развалом СССР вся катализаторная отрасль оказалась в забвении. Есть области, где Россия катастрофически зависит от импорта катализаторов.
В случае, не дай Бог, объявления эмбарго на катализаторы России будет нанесён ущерб почти в триллион рублей в год. Это риск, который великая страна не может допустить.
И сейчас со стороны профильных министерств, крупных компаний с государственным участием и независимых компаний идёт очень активная работа, дающая надежду, что к 2018 году мы всё-таки уйдём от импортозависимости и наладим производство катализаторов на территории России. А затем начнём выходить и на зарубежные рынки.