Версия для печати
Вернуться к списку

Концептуальный «ПШИК»

Справка STRF.ru:

Родионов Иван Иванович, профессор Высшей школы экономики, доктор экономических наук Иван Родионов: «На мой взгляд, оговорка, что модернизацию мы будем проводить не за счёт населения, свидетельствует о том, что скорее всего она останется только на словах» Иван Иванович, как Вы оцениваете возможность нынешней модернизации, и что, на Ваш взгляд, стоит за модернизационной риторикой правительства?

— Наше правительство говорит об инновациях, то есть о модели развития за счёт постоянного внедрения чего-то принципиально нового, с 2006 года. Но за четыре года удалось сделать не так много. Вероятно, поэтому и возникла концепция своего рода упрощённой задачи — если мы не можем сделать сложное (принципиально новое), то, может быть, у нас получится простое (просто новое). Если с инновациями ничего не выходит, то это не значит, что надо сидеть сложа руки. Мы не можем оставить структуру экономики в нынешнем виде, тем более что анализ показывает: она ухудшается — роль сырьевых отраслей растёт быстрее, чем отраслей инновационных.

Что подразумевается под модернизацией? На мой взгляд, хорошо сказал об этом первый вице-премьер РФ Игорь Шувалов на экономическом форуме в Красноярске: прошедшие 19 лет для России были динамичными, а вот последние два — три года оказались застойными. В этот период не чувствовалось, что страна развивается. Да, росли доходы, жизнь становилась немного лучше, но даже до кризиса не было сделано чего-то такого, сопоставимого с масштабом перемен за прошедшие годы. Поэтому задача модернизации, насколько я её понял со слов г-на Шувалова, — поддержать высокие темпы изменений в экономике страны.

Но каких сторон жизни будут касаться эти преобразования? Всех или только технической? Интеллигенция сразу стала говорить о необходимости и политической, и социальной модернизации. У правительства же, на мой взгляд, позиция чёткая — речь пока идёт только о модернизации экономики.

Другой неизбежный вопрос — какую цену мы готовы заплатить за эту модернизацию? В правительстве отвечают — модернизацию проведём не за счёт общества, то есть заметных социальных затрат не будет. Говорят, что именно так проявляется забота правительства о людях. На мой взгляд, оговорка, что модернизация будет проводиться не за счёт населения, свидетельствует о том, что скорее всего она останется только на словах (и это, видимо, понимает и само правительство). В нашей стране всегда что-то хорошее получается только через насилие и за счёт населения. Так было при царе, при социализме, так, к сожалению, вышло и при капитализме, который страна начала строить с 1991 года. Переход к рыночной системе в начале 1990-х годов был типичным примером насилия и ограбления населения. Более того, перестройка во многом не удалась потому, что проводилась недостаточно настойчиво и без высоких социальных затрат. Примеров, когда получалось успешно провести модернизацию страны, немного. Это 1930-е годы — индустриализация в сочетании с голодом и лагерями, Вторая мировая война — победа и напряжение всех сил общества, 1950-е годы — холодная война, атомный и ракетный щит и по-прежнему голод и нищета населения, реформы 1960-х — решение жилищной проблемы, но замена нормального потребления тех или иных благ принципом — «главное, чтобы не было войны». Поэтому, если принять утверждение, что модернизация будет проводиться не за счёт общества, то надо согласиться и с тем, что она вряд ли получится успешной. Может быть, это и к лучшему — подождём пару лет до рождения нового концепта, вдруг он посимпатичнее будет.

Если принять утверждение, что модернизация будет проводиться не за счёт общества, то надо согласиться и с тем, что она вряд ли окажется успешной Зачем же нужны подобные декларации о намерениях?

— Американцы каждые 3 — 4 года выдают на-гора какой-то новый политико-экономический концепт. Например, концепцию устойчивого развития в союзе с природой или ту же идею экономического роста за счёт нанотехнологий. Не исключаю, что Россия просто берёт с них пример: у нас в 2004—2005 годы — концепция конкурентоспособности и частно-государственного партнёрства, в 2006—2009 годы — концепция инноваций, сейчас пришло время для идеи модернизации.

На мой взгляд, нынешняя концепция хуже двух предыдущих хотя бы потому, что те подразумевали большие цели, а эта — нет. В этом смысле действия правительства, в общем-то, индикативны. Например, идея строительства силиконовой долины. Это же смешно и уже давно описано нашими классиками (вспомните, как крепостных селили в каменные избы и переодевали в немецкое платье). Почему-то никому не приходит в голову, что дело, как в известной басне Крылова, не в том, в каком порядке сесть, а в том, кто сядет.

Вообще, такого рода концепции наступления всеобщего счастья через новую техническую базу часто бывают нерезультативными. Например, идея высокотемпературной сверхпроводимости. Последние годы советской власти (с 1987 по 1990-й) прошли под этим флагом, но минуло 20 лет, а высокотемпературной сверхпроводимости всё нет. С «нанокоцептом», наверное, произойдёт то же самое. Мечта, что мы во всё будем замешивать наночастицы и благодаря этому разбогатеем и станем счастливыми, — пока лишь иллюзия.

То есть никто не гарантирует, что пресловутые инновации дадут реальный экономический эффект?

— Важно понимать, что инновации в общем объёме глобального рынка занимают 15—20 процентов, в обозримый срок эта доля может удвоиться до, скажем, 30—40 процентов.

Мы почему-то всё время забываем, что двигателем капитализма является конкуренция, замешанная на дрожжах стремления личного обогащения, причём в последнее время не за счёт материальных активов, а за счёт мозгов, интеллектуального капитала. Без этой идеи капитализм, пожалуй, и не нужен.

Современное правительство выглядит более дремучим, чем бородатое и сиволапое допетровское. Нашему же обществу даже спустя 20 лет не нравится существование нематериально основанных способов обогащения, которые сегодня в мире вышли на первый план и, собственно, двигают глобальный рынок. Мы по привычке делаем ставку только на материальное, притом в простой форме — на сырьё и материалы. Мы не участвуем в регулировании нового глобального финансового рынка, основанного на производных инструментах, не знаем и не понимаем процессы, происходящие в нём (хотя одновременно ставим себе задачу превратиться в мировой (!) финансовый центр). Надо понять, что богатство в мире больше не связано с материальными активами, которые нужно зарабатывать и копить в течение продолжительного времени. Существенная часть приращённых за последние два десятилетия в мире богатств — это богатство менеджеров, заработанное через зарплату и бонусы, а не то, что удалось накопить собственникам. В России вроде бы всё так же, да не так. Глядя на дачи и образ жизни чиновников, можно сказать, что именно они (а не менеджеры) сегодня выступают представителями этого богатства в нашей стране (а тем более не жалкие олигархи, которым удалось растащить народную собственность в 1990-е и которые столкнулись с тем, что урвать больше нечего, и остановились в развитии). Поскольку деньги для наших чиновников во многом случайны, не имеют материальной природы, родились как бы из воздуха и не связаны с реальным сектором экономики, то потенциалом для инновационного роста, да и модернизации, они вряд ли станут. Для них, наверное, важным было бы суметь встроиться в мировую систему виртуального богатства, найти в ней своё место, да вряд ли чиновники это понимают, поэтому и не ставят перед собой и страной такую задачу.

Подчеркну, мы можем не любить современную глобальную систему богатства, но мы вынуждены размещать свои активы, в том числе и наработанные в материальной сфере, в рамках этой системы, даже отрицая, не понимая и не регулируя её. Надо заметить, что культура обращения с финансовыми активами в нашей стране настолько низкая, что большинство всё ещё действительно верит, что основная цель — заработать деньги. Но ведь сегодня есть более актуальная и трудная задача — сохранить заработанный капитал. А у нас почему-то министра финансов Кудрина обвиняют в том, что он тормозит инновационное развитие: от него требуют инвестиций, а его задача — сберечь то, что наработано другими.

Вообще, сам концепт национального благосостояния сегодня не может существовать вне понимания виртуального глобального финансового рынка: для того чтобы эффективно действовать со своими накопленными активами, нужно знать, как работает этот рынок, и участвовать в его регулировании. С этой точки зрения наше правительство выглядит более дремучим, чем бородатое и сиволапое допетровское. Да нас так и воспринимают, потому что система власти в России построена таким образом, что образованные «наверх» не попадают.

Концепт национального благосостояния сегодня не может существовать вне понимания виртуального глобального финансового рынка Если же говорить о поиске каких-то новых моделей экономики, то нельзя не вспомнить и о том, что за последние 10 лет мы сильно прижали личную инициативу. Богатые в общественном сознании воспринимаются у нас скорее отрицательно — шустрилы, олигархи, жулики, посредники, а не как та сила, которая должна двигать строй. Это с одной стороны. А с другой — укрепляется вера в то, что у нас есть некое мудрое государство, которое знает, что делать, в этой умной стране есть какие-то честные люди, которые «сидят» на денежных потоках и думают о государстве, о том, как сделать всех его граждан счастливыми. Чтобы им не мешать, мы зажали все проявления демократического общества. У нас, по сути, больше нет выборов (не имеет значение явка, нам нельзя голосовать против всех), есть одна партия, народ «выключен» из политики. Да, это вынужденные меры, да, в чём-то они разумны, но так не может быть вечно. Либо инициатива во всём - и в политике, и в бизнесе, либо её отсутствие, но тогда тоже — во всех областях. Какая у человека может быть инициатива в бизнесе, если её нет в политике? Разве у нас мало умных людей? Да вы их фамилии устанете перечислять. А вот если нужно будет назвать тех из них, кто заработал с помощью интеллекта состояние и стал публично признанным и уважаемым богатым человеком, вряд ли вы сможете вспомнить более четырёх имён.