ЛОМОНОСОВ МИХАЙЛО

(1711–1765)

Однажды я в Москву явился,

В Московский университет,

Но только скоро убедился —

Его здесь не было и нет.

Гляжу — навстречу Ломоносов,

Он на меня нахально прет

И по науке ряд вопросов

Сугубо грубо задает:

«Вот ежли где чему куда-то

Убыть единожды пришлось,

То столько ж где-то и когда-то

Присовокупится, небось?»

Я вижу — он совсем не шутит,

Я вижу — тут его не зли,

Его слегка с похмелья мутит,

И букли в сторону сползли.

Я говорю: Михал Василич!

Присовокупится, ей-ей!

Вот вы бочонок осушили

И стали много тяжелей.

«Ты прав! И, может, даже слишком!

Однако, я домой спешу.

Сейчас я Эйлеру письмишко

На эту тему напишу».

Меня уже предупредили,

Что он крутой был человек,

И я сказал; Валяй, Василич,

Опережай свой темный век!

ЭЙНШТЕЙН АЛЬБЕРТ

(1879–1955)

Вчера за рюмочкой портвейна

Я в кабаке друзьям сказал,

Что знал когда-то я Эйнштейна,

Но каждый тоже что-то знал.

Один сказал: Я без амбиций

Могу назвать такой аспект:

Эйнштейном с квантовых позиций

Был объяснен фотоэффект.

Другой сказал, хлебнув портвейна:

Ты, Федя, судишь не о том,

Ты в сочинениях Эйнштейна

Прочел всего лишь первый том!

Гляжу — доходит до баталий,

Пришлось умерить этот пыл:

— Вот вы чего-то там читали,

А я Эйнштейну другом был!

Я другом был! Мы оба-двое

Любили Клода Дебюсси.

На скрипке он, я — на гобое

Играли — Боже упаси!

Как он играл! Как ветер в поле!

И пусть не мне его учить,

Но фа-диез от си-бемоли

Не мог он все же отличить.

Я покрутил портвейн в стакане,

Закончил, глядя мимо них:

Вот почему на барабане

Я барабаню за двоих.