29 мая 2018 года состоялось очередное заседание Президиума Российской академии наук

состоялось очередное заседание Президиума Российской академии наук

Члены Президиума заслушали сообщение «О проблемах исследования и освоения ресурсов Мирового океана».

«Глубоководные ресурсы Мирового океана» — доклад академика РАН Андрея Владимировича Адрианова.

«Исследования в арктических и южных морях России. Биоресурсы. Аквакультура» — содоклад академика РАН Геннадия Григорьевича Матишова.

«Минеральные ресурсы Мирового океана: научные успехи и перспективы использования» — содоклад академика РАН Николая Стефановича Бортникова.

Академик РАН А.В. Адрианов. Развитые страны обращают все большее внимание на ресурсы Мирового океана, рассматривая их в качестве определяющего фактора будущего устойчивого развития. В условиях роста народонаселения, уровня потребления, а также в связи с ограниченностью ресурсного потенциала суши минеральные и биологические ресурсы океана неминуемо станут (и уже становятся!) предметом для геополитической борьбы и попыток ограничения доступа к ним со стороны конкурентов.

После раздела шельфа уже в ближайшем будущем стоит ожидать попыток раздела глубоководных районов океана, где, как показывают последние исследования, сосредоточены огромные запасы биологических и минеральных ресурсов. Уже не только традиционные морские державы, но и такие страны, как Китай, Тайвань, Южная Корея, Япония наращивают современный научно-исследовательский флот, расширяют районы морских экспедиций, оснащают научные суда глубоководными подводными аппаратами, организуют новые исследовательские институты, направленные на изучение глубоководных ресурсов.

На этом фоне Россия, когда-то считавшаяся одним из лидеров в исследованиях ресурсов Мирового океана, теряет свои позиции в связи с катастрофическим старением научно-исследовательского флота и отставанием в применении современных робототехнических средств. В условиях, когда уже в ближайшем будущем глубоководные районы, богатые минеральными и биологическими ресурсами, могут стать предметом раздела между ведущими мировыми державами, стремящимися к контролю над стратегическими общемировыми ресурсами, не отстать в этой гонке — важнейшая государственная задача Российской Федерации.

Для России крайне важно не допустить технического отставания в этом направлении не только во избежание будущих ограничений доступа к огромным ресурсам в глубоководных районах, но и для обеспечения сохранения уникального биологического разнообразия глубоководных систем, многие из которых находятся за пределами национальной юрисдикции. Представляется крайне важной модернизация научно-исследовательского флота, разработка и освоение морских ресурсов углеводородов и полиметаллических руд в промышленных масштабах.

Что мы знаем о глубинах Мирового океана? Сопоставим. В ближнем космосе побывали 556 человек, 12 высаживались на Луну, а 6 из них были на обратной стороне Луны. А спускались глубже 10 километров только три человека. Если посмотреть глубины больше 7 километров — не более 10-15 человек, десятки спускались на глубины около 6 километров. Эта разница отражает уровень изученности океанских глубин даже по сравнению с ближним космосом.

Если посмотреть на Мировой океан при его колоссальной площади и средней глубине 3,688 километров, то площадь глубоководных районов (это основная территория океана), площадь бескрайних абиссальных равнин — 75% площади Мирового океана. Морские горы, глубоководные коралловые рифы, каньоны — это удивительное ландшафтное разнообразие глубоководья объясняет то, что там сосредоточено огромное биологическое разнообразие.

70% всех разведанных запасов нефти приходится на акваторию Мирового океана. На 60% — это шельф и 40% — это материковый склон, т.е. уже глубоководные области. Сейчас в океане добывают от 30 до 40% нефти и газа. А в Европе 90% нефти и газа идет с морских месторождений. Запасы газогидратов вдвое превышают все вместе взятые мировые запасы угля, нефти, природного газа. Минеральные ресурсы — это железомарганцевые конкреции на глубинах. По расчетам до 10% площади абиссальных равнин потенциально пригодны для добычи железомарганцевых конкреций.

Ресурсы железомарганцевых конкреций оцениваются колоссальными цифрами — до 40 млрд. тонн. Глубоководные кобальтоносные марганцевые корки сосредоточены, как правило, на подводных горах, их ресурсы оцениваются в 35 млрд. тонн. Конечно, ресурсы еще надо перевести в запасы, но, тем не менее, цифры очень впечатляющие.

Глубоководные полиметаллические сульфиды — по происхождению это гидротермальные структуры. 46 тысяч миль разломов и трещин и огромное количество гидротермальных систем, где сосредоточены именно эти ресурсы на глубинах от 1 до 4 тысяч метров. Ресурсы Мирового океана, например, никеля, в шесть раз превышают то, что есть на суше, кобальта — в десятки раз, марганца — в два раза, молибдена — почти в три раза, до 80% от ресурсных запасов на суше составляет медь. В отличие от ресурсов суши в океане эти ресурсы, как правило, располагаются на поверхности дна.

Еще очень важно, что процентное содержание ценных элементов в этих рудах существенно превышает то, что мы можем найти на суше. По некоторым полезным ископаемым — по марганцу, по никелю, кобальту — это превышение в разы и даже в десятки раз.

Как же это все регулируется? Есть разница в регулировании разведки и добычи минеральных ресурсов и биологических ресурсов. В рамках Международной конвенции по морскому праву с 1994 года работает Международный орган по морскому дну, который определяет правила подачи заявок на разведку полезных ископаемых в так называемом Международном районе океана, за пределами национальных юрисдикций. А в отношении регулирования добычи биоресурсов за пределами национальных юрисдикций нет единой организации, и вся акватория Мирового океана покрыта сетью региональных соглашений, регулирующих добычу по отдельным ресурсным видам. Например, Конвенция по сохранению морских живых ресурсов в Антарктике, на севере Тихого океана Конвенция по сохранению ресурсов минтая, Конвенция по сохранению запасов лососевых и т.д. Только сейчас началось обсуждение вопроса по созданию единой международной организации по регулированию рыболовства в Тихом океане.

Но в случае, когда функционирует Международный орган по морскому дну, в случае соглашений между странами — действует принцип: кто больше вложил в науку, тот больше и получает. Страны, которые вложили больше в науку, имеют больше шансов в получении лицензий на разведку минеральных ресурсов в Международном районе океана и, соответственно, больший доступ по квотам к биологическим ресурсам.

Россия достаточно активно ведет себя на площадке освоения минеральных ресурсов. Есть они и в наших водах. Россия по Конвенции по морскому дну имеет доступ к трем крупным районам. С точки зрения железомарганцевых конкреций это район в Тихом океане — между Гавайями и Калифорнией, по кобальтосодержащим коркам — это Магеллановы горы и по сульфидам — Срединно-Атлантический хребет.

Сейчас ежегодный вылов биоресурсов в Мировом океане — около 90 миллионов тонн. Некоторые считают, что это почти 90% от того, что мы можем взять из океана. Такая точка зрения базируется на представлении — какая общая биомасса там сосредоточена. Действительно, если проанализировать все модели, построенные по пищевым цепям, то эта цифра — до 2 млрд. тонн рыбных ресурсов. Большую часть из них составляют мезопелагические рыбы.

Не так давно, в 2009 году в журнале «Science» была приведена информация. Верхний 200-метровый слой — это эпипелагиаль: в основном, там черпаем биологические ресурсы. Дальше идет мезопелагиаль до глубины 1 тысяча метров. Расчет по траловым съемкам дает 1 млрд. тонн мезопелагических рыб. Прошло несколько лет, стали применять совершенно новые технологии оценки ресурсов, и эта цифра поменялась на порядок. Уже в 2014 г. в «Nature» опубликована информация: мы ошиблись в десять раз, оценивая биомассу мезопелагических рыб. Сейчас биомасса мезопелагических рыб оценивается в 11-15 млрд. тонн.

Почему так ошиблись? С одной стороны, это траловые съемки — когда бросаются сети. Но оказалось, что у мезопелагических рыб (например, светящиеся анчоусы) есть особенность зрения: у них только палочки в глазах, нет колбочек, и очень чувствительное зрение в темноте. Эти рыбы видят сети в темноте. Есть описание, как косяк просто «обруливает» эти сети и идет дальше. А когда сделали кругосветную экспедицию и прозвонили сонарами (а мезопелагические рыбы имеют воздушно-плавательный пузырь, который резонирует) и увидели эти звукорассеивающие слои, то получилось, что оценка в десять раз больше.

А если идти глубже, уже в батипелагиаль (а это основные объемы Мирового океана), то у нас еще нет технологий, чтобы оценить эти ресурсы, потому что у этих рыб уже нет плавательного пузыря, нельзя работать воздушным пузырем под таким гигантским давлением — слишком энергозатратно. У них то, что было воздушным пузырем, заполняется жиром, и только за счет этого регулируется плавучесть. То есть, мы еще не знаем, что находится глубже. Но когда мы заглянули за километр, наши представления уже изменились на порядок.

Еще несколько примеров. Все мы знаем наше великое судно «Витязь». В течение почти 20 лет проходили глубоководные траления в северо-западной части Тихого океана. Было собрано 660 глубоководных видов. Прекрасный результат! Как только подключили робототехнику, то в нескольких экспедициях, начиная с 2010 г., мы посмотрели самые глубоководные точки в Японском море, Охотском море, Беринговом море и Курило-Камчатский желоб до глубины 9,5 км. Результаты тоже получились фантастические. Каждая экспедиция дает больше тысячи глубоководных видов, из которых 30-50-60% оказываются новыми для науки. То есть, не только биоресурсы, но и биологическое разнообразие благодаря таким очень интересным глубоководным ландшафтам и экосистемам оказывается неожиданным для науки.

Возникает вопрос: мы находим сотни и тысячи новых видов, все равно описать все мы не имеем возможности — нужны десятилетия, чтобы описать эти виды. Но каждый новый вид, особенно глубоководный, это источник совершенно новых, уникальных биологически активных соединений. 75% всех соединений, выделенных из глубоководных объектов, обладают биологической активностью. Причем, половина из них проявляют токсичность в отношении ряда раковых клеток человека. Есть библиография работ, вышедших в центральных медицинских журналах, где по результатам скрининга тех биологических объектов, которые мы достали с океанских глубин, получены интересные и эффективные соединения, которые используются при разработке новых лекарств, новых антибиотиков и противораковых средств.

Мы знаем районы, где есть большие залежи минеральных ресурсов, но одновременно сталкиваемся с тем, что именно в этих районах существуют уникальные подводные экосистемы. Как нам совместить эти знания, совместить эти подходы и сделать правильный выбор: вести здесь в будущем добычу ресурсов или, наоборот, охранять эту уникальную экосистему?

Вот знаменитый вулкан Пийпа в Беринговом море — начинается с глубины 4.200 метров, идет к поверхности. Этот район считается перспективным с точки зрения рудоразработок. Давайте с подводным аппаратом поднимемся от его подножия к вершине. Вся равнина у подножия вулкана покрыта глубоководными организмами. Это глубоководные голотурии. Посмотрите, какая плотность на квадратный метр, причем, это не маленькие глубоководные голотурии, а 5-10 см. Поднимаемся чуть выше, и новое сообщество глубоководных голотурий длиной 30 см с большим набалдашником на хвостовом отделе. Поднимаемся чуть выше и встречаем коралловые сады из огромных мягких кораллов. Поднимемся еще выше и встречаем коралловые рифы. То есть этот подводный вулкан опоясан кольцами глубоководных коралловых рифов. Смотрите, почти 100%-е покрытие кораллами этих огромных валунов.

Следующий перспективный, с точки зрения разработок, район — Баритовые горы в Охотском море. На глубине 1,5 км поднимаются такие конструкции из сульфата бария. Там активные газогидротермальные источники и свои уникальные глубоководные гидротермальные сообщества, где началом пищевых цепей является процесс хемосинтеза. И здесь выбор: или добывать в будущем эти сульфиды, или сохранять эти уникальные экосистемы? А в гидротермальных сообществах может быть колоссальная биомасса — десятки килограмм на кв.метр.

Когда глубоководные автономные аппараты, что сейчас на вооружении в Российской армии, испытывали в Арктическом бассейне, мне коллеги рассказывали: идут аппараты — на первый взгляд дно пустое, но все в дырках, как будто натыкали черенком лопаты. Но если подождать и посмотреть, из этих дырок на поверхность выливается эта глубоководная жизнь — это глубоководные животные, которые сидят в норках, они выпускают ротовые придатки, хоботы и ощупывают окружающее пространство. Свободного места нет! Из нор выползают, на первый взгляд, червяки, но это очень интересные животные — полухордовые, кишечнодышащие животные.

Идет разработка новых технических средств, новых комбайнов для сбора железомарганцевых конкреций. И коллеги рисуют следующую картинку: идет комбайн, пятна — железомарганцевые конкреции, и комбайн их собирает. Но для геологов это дно — безжизненная площадка. А давайте посмотрим на слайде, как она по-настоящему выглядит — там множество разнообразных живых организмов. Т.е. еще нужно сделать выбор, сделать научные исследования и описать эти глубоководные экосистемы.

Сейчас в Мировом океане порядка 15 тыс. особо охраняемых морских акваторий. Страны, которые ратифицировали Конвенцию по биологическому разнообразию (Россия ратифицировала эту Конвенцию), к 2020 г. должны до 10% своих морских вод (в пределах своей национальной юрисдикции) выделить под эти охраняемые районы. Страны немножко хитрят: они выделяют, но там, где не ведут промысел и не планируют в будущем вести добычу полезных ископаемых. Но нет алгоритма, нет механизма создания таких особо охраняемых районов вне зон национальных юрисдикций (в Международном морском районе). Правда, прецедент уже создан, и мы должны к нему очень внимательно относиться. Прецедент создан АНТКОМОМ (Комиссия по сохранению живых ресурсов Антарктики) в море Росса. Там, где Россия имеет интересы по ловле криля — была создана охраняемая акватория площадью более миллиона кв. километров. Работает принцип: если Россия имеет свою точку зрения — добывать здесь криль или соглашаться с охраняемыми районами, то должны быть проведены научные исследования. Именно сейчас мы запланировали масштабные исследования в Антарктике совместно с Росрыболовством.

На последнем слайде сформулированы предложения — что мы могли бы и должны сделать, чтобы исправить ситуацию и развивать исследования глубоководных ресурсов.

Вопрос докладчику: каким инструментарием сейчас располагает Россия для исследования глубоководных ресурсов?

Ответ не такой оптимистичный. Наши замечательные подводные аппараты «МИР-1» и «МИР-2» сейчас выведены из эксплуатации — они были у нас основными рабочими инструментами. Что касается гражданских аппаратов, то сейчас на Дальнем Востоке в Национальном научном центре морской биологии есть 4 подводных аппарата. Один из них достаточно большой: на глубинах до 6 километров мы можем проводить большой комплекс работ — поднимать, собирать, исследовать.

На Дальнем Востоке есть Институт проблем морских технологий, который занимается разработкой и конструированием автономных аппаратов. Сейчас они сделали аппараты до максимальных глубин. Иными словами, какие-то технические средства есть, но они необитаемые, обитаемых же действующих подводных аппаратов у нас нет.

Что касается судов-носителей, проблема еще хуже. Для работы с глубоководными аппаратами нужны современные суда с хорошим динамическим позиционированием. Наш флот, к сожалению, сейчас исчерпал свой ресурс. Необходимо строительство, как минимум, двух новых исследовательских судов, которые могли бы быть носителями этих автономных и телеуправляемых подводных аппаратов. То есть пока есть, с чем работать. Но в ближайшие годы проблема с флотом будет катастрофическая.

Страны бросились конструировать подводные аппараты. Китай построил новое судно, на котором стоит пара телеуправляемых аппаратов, которые могут опускаться до 7,5 км. Они сконструировали новый подводный обитаемый аппарат «Морской дракон», который может опускаться до 7 км. Чтобы попасть в ту десятку пилотов, которые опускаются до 7 километров, они трех пилотов опустили на 7,015 километров, чтобы зафиксировать погружение на 7 километров. У них есть и обитаемые подводные аппараты, и телеуправляемые, и автономные.

Что касается Южной Кореи, там тоже несколько лет назад построено большое новое судно. Оно является носителем двух аппаратов до 6 километров. Германия в ноябре 2014 года спустила на воду новое исследовательское судно "Зонне" (предыдущее судно с тем же названием ("Sonne") было продано в Аргентину). Это новое судно тоже является носителем глубоководных аппаратов и активно работает на тихоокеанском театре исследований. У Соединенных Штатов, Японии есть обитаемые аппараты, которые могут погружаться на глубину до 6 километров. У Франции и даже у Германии появились глубоководные аппараты с пилотами, которые могут опускаться на глубину 6 километров и больше.

Все страны активно строят подводный флот и новые носители подводных аппаратов. Все хотят успеть к разделу этого «пирога» — пока к разделу для проведения разведки. А с 2020 года запускается программа выдачи лицензий на разработку полезных ископаемых в международном районе. У России не так много времени, чтобы не отстать.

Академик Г.Г. Матишов, содоклад «Исследования в южных и арктических морях России. Биоресурсы. Аквакультура». Морские страны бурно развивают все отрасли океанологии: геологию моря, гидрофизику, гидрохимию, гидробиологию. Ни спутники, ни прогностические модели не заменят прямые наблюдения хоть на глубине 11 км, хоть на глубине 2 км. Нужна контактная информация по климату, по океанографии, по льдам, по жизни в полярную ночь.

В морских экосистемах все взаимосвязано. Речь идет о биосфере, о фитопланктоне. Для каждого водоема важно объективно разместить по ранжиру основные факторы, которые воздействуют на гидрокосмос (а мы имеем в виду 11 км глубины) — собственное рыболовство, собственную экономику и другие факторы, которые воздействуют на Мировой океан.

В морях Северного Ледовитого океана уровень радиоактивного загрязнения как в результате атомных испытаний, так и в последнее время — не представляет угрозы ни для человека, ни для биоты.

Вселенцы. Из нескольких садков несколько тысяч особей выскакивают в море, и посмотрите, куда они двигаются — очевиден вред естественным биоресурсам от вселенцев, чужеродной фауны: беглецы устремляются в реки Крайнего Севера, нанося ущерб дикой русской семге.

Климат цикличен. В начале ХХI в., как и в 30-ые годы, в Арктике наблюдалось потепление. Это факт. С подачи нобелевского лауреата Альфреда Гора политическая пропаганда трубит о скором таянии арктических льдов, но прошло 20 лет — лед не растаял, значит надо читать классиков, которые реально работали и в северных морях, и в Арктике, и в южных морях.

Климат — очень важный фактор для рыболовства. Влияние на биоресурсы, биоту и рыболовство наиболее изучено в Баренцевом море. Масштаб — тысячи километров с севера на юг и с запада на восток. В теплые годы треска закономерно устремляется к Новой Земле, к нам. И напротив, в холодные годы треска мигрирует от Норвегии в сторону Шпицбергена, и попробуйте там ее найти без точного конкретного прогноза. Поэтому, безусловно, архиважна роль достоверного рыбопромыслового прогноза.

Потепление в Арктике в конце ХХ в. способствовало вспышке завезенного когда-то в Баренцево море камчатского краба с Дальнего Востока. Посмотрите: 40 лет ничего не было, потом вспышка. Это связано с эпохой потепления. Вылов краба остается одним из самых прибыльных видов морского промысла. Для качества прогнозирования сырьевой базы промысла необходимо знание всей экосистемной пирамиды. Мы изучаем все ключевые виды, которые являются промысловыми.

Наша страна традиционно является страной морского рыболовства. СССР добывал более 11 млн. тонн рыбы в год. После распада Советского Союза наша отечественная рыбная отрасль потеряла престиж мирового производителя морепродуктов. Сейчас Россия вылавливает всего около 4,2-4,5 млн. тонн в год, из них на Дальнем Востоке — чуть более 3 млн. тонн.

В Арктике жизнь трески, палтуса, окуня связана с полярными гидрофронтами, которые необходимо изучать, следить за током теплых атлантических вод. Никакие запреты, которые вводили, не смогли остановить развал рыбных популяций. Сокращение численности массовых промысловых рыб было предопределено плановым наращиванием добычи в советский период. Картина перелова биоресурсов однотипна, что в Баренцевом море, что в Каспии. Вначале переловили биоресурсы самых ценных рыб (например, осетра), затем и кормовую базу (мойва, бычки и прочая мелкая рыба). Надо сказать, что в былые годы ловили мойвы до 4 млн. тонн, и буквально через пять лет мойвы не стало. В былое время на Каспии и на Азове добывали ценных рыб (осетровых и проч.) до 1 млн. тонн. Южные моря потеряли ключевое значение для рыбной отрасли еще в 50-60-е годы. Возрождение ценных пород в естественных условиях нереально, невозможно.

Мир идет по пути аквакультуры и достиг 82 млн. тонн этих искусственных морепродуктов. В Европе рекордсменом является Норвегия. В 2017 г. Норвегия вырастила 1,4 млн. тонн только семги. И это, конечно, только благодаря науке. Это позволило резко повысить эффективность лососеводства, и они быстро наладили возможность выращивания трески. Интересно, что их рыбоводы применяют меньше антибиотиков благодаря вакцинации каждой рыбы. В их садках сидят тысячи рыб, и все индивидуально проходят вакцинацию.

Морекультура в нашей стране. Еще в советский период были некие успехи, и было два пути. Один путь — интродукция: горбуша, камчатский краб завозились в наши западные моря; и другой — заводское воспроизводство молоди. Ключевая проблема рыбоводства — крайне низкое количество производителей всех рыб, включая осетровых, лососевых с чистой генетической линией, потому что очень много гибридных форм.

Наиболее масштабное явление — завоз тихоокеанского лосося и камчатского краба. Горбуша рассеялась по всей Западной Европе. Морекультура при советской власти и в современном периоде сохраняется, но нет должного развития. Сопоставим: в 2017 году наша страна произвела 180 тысяч особей, а Норвегия в год только семги — 1.400 тыс! Вот такие масштабы и такой разрыв. Мы многие тысячи тонн морепродуктов вынуждены завозить из-за рубежа.

В нашем институте имеется опыт товарного выращивания камчатского краба, сибирского гольца, морского ежа. Мы научились получать в промышленном масштабе в одном цикле морскую капусту с одного гектара до 50 тонн в год. Чтобы поднять на порядок объем товарного рыбоводства в России, придется создать условия для работы около тысячи ферм, нацеленных на производство одного миллиона тонн продукции в год. Основой успеха является кормовая база.

Сегодня государство должно определить политику: либо мы будем завозить импортные морепродукты, либо есть то, что ели наши предки, а значит, надо восстанавливать фауну.

Океан безбрежный. Я ему посвятил пятьдесят лет своей жизни. Но кавалерийским наскоком мы ничего не решим. У нас нет станков для добычи нефти. У нас нет подводных аппаратов. Пришло время повернуться лицом к отечественным морям и океанам, проводить комплекс океанологических исследований (мы их в большинстве случаев потеряли), в том числе биоресурсной и рыбохозяйственной продукции. Тогда на наших столах, как в сороковые, пятидесятые и шестидесятые годы, будет треска и другая ценная рыба.

Академик Н.С. Бортников, содоклад «Минеральные ресурсы Мирового океана: научные успехи и перспективы использования». Карта полезных ископаемых Мирового океана показывает, что более 70 металлов находятся в Мировом океане. Надо разделить месторождения на два типа. Первый тип — месторождения, которые залегают в прибрежной зоне, в зоне экономических интересов государств. Это, как правило, рассыпные месторождения, которые содержат месторождения олова, редких земель, вольфрама, золота и других металлов. Но, к сожалению, они не разрабатываются. В нашей стране есть крупнейшие месторождения олова и вольфрама, но они не разрабатываются.

Здесь уже говорилось о железомарганцевой конкреции. Напомню, что марганец, кобальт и никель широко используются в сталелитейной промышленности — создаются жаропрочные сплавы. Марганец относится к критическим минералам в нашей стране, поскольку те месторождения, которые использовались в Советском Союзе, остались в не вполне дружественных нам странах — Украине и Грузии, поэтом мы крайне заинтересованы в разработке этих месторождений. Запасы марганца в Мировом океане превышают в несколько раз запасы на суше. Но главное достоинство в том, что они содержат целый ряд высокотехнологичных металлов, в частности, редкоземельные. А запасы таллия в Мировом океане в шесть тысяч раз превышают запасы на суше.

То же самое касается кобальта. Кобальт используется в аэрокосмической промышленности, а также в изготовлении высокотехнологичных металлов. Но кобальтовые копи содержат огромное количество других важных металлов — титан, никель, платину, таллий, цирконий, вольфрам, молибден и т.д. И все эти запасы превышают то, что мы видим на Земле.

Проблема не только в экологической опасности при разработке этих месторождений. На самом деле, мы не имеем технологии, которая позволила бы отделить ископаемые от коренной породы.

Перейду к вопросу, которым занимался в течение двадцати пяти лет — биотермальные системы. Они были открыты в 1977-1978 гг. Сейчас известно более 600 проявлений термальной активности. 192 из них — высокотемпературные. Они известны во всех океанах, располагаются на глубине от 800 метров до 5 километров, главным образом до 2-3 тысяч метров.

Сульфиды образуются в результате взаимодействия морской воды — вследствие внедрения магмы в верхние слои органической коры, преобразуются в гидротермальные флюиды, поднимаются вверх и образуют сульфидное пространство. Советскими исследователями (я тоже принимал в этом участие) был открыт новый тип, который не связан с современным вулканизмом, а приурочен к ультраосновным породам — породам с низким содержанием СО₂. Была предложена новая концептуальная модель, которая связывает образование этих систем с внедрением габброидов основных пород. Поскольку эти системы мы рассматриваем как долгоживущие, и здесь происходит крупномасштабное взаимодействие морской воды с породами, то мы полагали, что это приводит к образованию крупных месторождений. Наши предсказания в какой-то мере оправдались.

К 2010 г. они оценивались в 600 млн. тонн. Наша страна получила участок в срединно-океаническом хребте, и запасы были оценены в 100 млн. тонн. Причем, более пяти рудопроявлений из одиннадцати открытых превышают те запасы, которые известны на месторождениях вулканического типа, которые успешно разрабатывались. Наиболее близкие по геологическому месторождению — т.е. это более оптимистичные результаты, чем были получены ранее.

Еще один тип. Есть месторождения, которые были разбурены, и оказалось, что мощность этих зон более 20 метров и достаточно приличные ресурсы — около 2,5 млн. Давайте сравним с тем, что имеем на суше. На суше мы имеем 1.100 месторождений более чем в 50 странах. Ресурсы составляют 14 млрд. тонн вместо 670 млн. тонн, которые мы посчитали. Только на одном Урале мы имеем 500 млн. тонн и крупнейшие месторождения.

Очевидно, что минеральные ресурсы океана значительны. Я полагаю, что они еще недооценены. И конечно, подводная разработка руд — новая парадигма в добыче металлов ХХI в. Запасы континентальных месторождений необратимо истощаются — например, потребление золота на тысячу тонн выше, чем мы его добываем. Мы уже используем резервы.

Здесь затрагивался вопрос о разработке подводных месторождений. Какие же «за» и «против»? На континентах все труднее открывать новые месторождения. Введение в эксплуатацию месторождений требует строительства и инфраструктуры. Эксплуатируются бедные руды, и, конечно, они оказывают губительное влияние на природу.

Что можно сказать в пользу того, что мы можем разрабатывать в океане. Разработка требует только сульфидных залежей. Это привлекательно потому, что нет необходимости возводить города, строить дороги, шахты и т.п. Для их разработки необходимы только суда. Сейчас, как уже было показано, разработаны машины и есть технологии.

Про экосистемы — тот, кто их видел, никогда не забудет, что там происходит. Но все-таки надо помнить, что эти экосистемы живут только тогда, пока функционируют «черные курильщики». Как только они отмирают, погибает и система. Более того, если мы отбираем «курильщик», то он продолжает функционировать, и через какое-то время восстанавливается. Измерения показали, что, скажем, за 25 месяцев на 1,5 метра вырастает этот «черный курильщик», и очень быстро фауна восстанавливается. Это проблема, которая требует решения.

Д.б.н. М.К. Глубоковский, научный руководитель Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии. Что происходит с мировым рыболовством? Мировой рынок водных биоресурсов уже много лет, начиная с 90-х гг., стабилизировался на уровне 93-95 млн. тонн. Какое место здесь занимает Россия? Мы ловим (и в этом году наверняка поймаем) 5 млн. тонн водных биоресурсов. При этом мы входим в «пятерку» мировых лидеров по рыболовству, потому что далеко впереди идут Перу и Чили, которые ловят анчоусы. Анчоус — специальная рыба, и она не так и важна.

Мы практически обеспечиваем продовольственную безопасность страны, потому что рекомендованная медицинская норма на душу населения нами практически выполняется. Конечно, очень неравномерно: приморские города, города-миллионники хорошо снабжаются рыбой, а в Центральной России в семьях с малым достатком, в неполных семьях, у пенсионеров потребление рыбы, конечно, мало — это очень плохо, потому что во многом пища из водных биоресурсов обеспечивает здоровье нации, в том числе уменьшается сердечнососудистые заболевания.

Аквакультура развивается невиданными темпами, и по сути дела в ближайшие годы превысит вывоз из диких популяций. Каковы перспективы России в аквакультуре? Пределы роста для России — миллионы тонн. Сейчас 240-250 кг, если считать искусственное воспроизводство. Почему так? Потому что у нас нет трех урожаев в год, нет дешевой рабочей силы, которая согласится за такие деньги работать круглые сутки. Поэтому таковы перспективы. Есть ли возможности и серьезные резервы? Есть. Предварительная оценка запасов примерно 2 млрд. тонн — до 20 млрд. тонн.

Возьмем минимум. Мы считаем, что новые потенциальные, доступные стратегические запасы водных биоресурсов России в Мировом океане более 230 млн. тонн. Как сопоставляются эти цифры? Это примерно 10% от запасов — то есть мы можем изъять не весь запас, а примерно 10%. Если запас хорошо изучен, мы можем изъять 30%. Что надо для этого сделать? Надо изучить популяционную биологию этих видов, включая внутригодовую организацию, определить границы популяции, динамику, определить запасы. Это дело биологов.

Нам очень важна кооперация с Академией наук, в частности с Дальним Востоком, особенно по задачам долгосрочного прогнозирования запасов в зависимости от колебаний климата. Думаю, наша взаимная работа обогатит нашу страну и нашу организацию.

Член-корреспондент РАН М.В. Флинт, сообщение «Роль РАН в освоении биоресурсов Мирового океана». Сегодня население Земли превысило 7.6 млрд. По данным ФАО 1 млрд. жителей нашей планеты голодают, а 2.8 млрд. недополучают физиологической нормы пищи. Голод становится, и в будущем это будет усугубляться, основной движущей силой не только военных конфликтов, но и массовых миграций людей и сопутствующих серьезнейших глобальных последствий. Обеспечить растущее человечество пищей можно только за счет использования биологических ресурсов Мирового океана.

Добыча биологических ресурсов в Мировом океане сегодня оцениваются в 120-130 млн. Т. Это по существующим оценкам уже превосходит критический уровень «отдачи» Океана. Если объемы и структура промысла сохранятся на этом же уровне, то через сорок-пятьдесят лет нам грозит снижение доступных ресурсов более, чем на порядок.

Чем сейчас характеризуются промысел биоресурсов в Мировом океане? 90% добычи приходится на в 200-мильные прибрежные зоны. Конвенция по морскому праву 1982 года закрепила юрисдикцию прибрежных стран над ресурсами 200-мильных экономических зон и одновременно декларировала свободное рыболовство в открытом океане.

Чем обернулась эта декларированная свобода? Сегодня практически весь открытый Мировой океан, в первую очередь его области перспективные для рыболовства, поделен на зоны, которые жестко контролируются соответствующими региональными международными конвенциями. Конвенциями предусмотрено обязательное проведение экологических исследований, результаты которых должны обеспечить предосторожное и щадящее использование биоресурсов. Эти требования, безусловно, обоснованы и при этом политически очень действенны, поскольку имеют колоссальную всесветную общественную поддержку. Даже формальное их выполнение обеспечивает право голоса стране при определении квот и районов промысла, выделении закрытых для промысла районов и позволяет всегда выиграть в борьбе за ресурсы. Невыполнение – лишает страну права голоса.

Какова современная тенденция в промышленном использовании биоресурсов Мирового океана? Далеко не все из них напрямую попадают "на стол". Все большая часть ресурсов используется для изготовления кормов для сельскохозяйственных животных (от кур до свиней) и интенсивно развивающейся в мире аквакультуры. Мировой океан содержит гигантские потенциальные запасы именно этих ресурсов и за них идет и будет идти ожесточенная борьба.

Ресурс вызывающий колоссальный интерес – антарктический криль. Его запасы оцениваются в миллиард тонн. Это минимальная оценка. То, что сейчас разрешено вылавливать только в северной части Атлантического океана – 5.6 млн. Т., это 8 млрд. долларов в денежном эквиваленте. Второй огромный потенциальный биоресурс открытого океана — мезопелагические светящиеся анчоусы. Современная оценка их запасов в Мировом океане сегодня возросла от 1 до 15 млрд. тонн. Это на два порядка выше того, что человечество получает из океана. Сейчас Россия не имеет необходимых прав для участия в делении квот на вылов криля и анчоуса, так как не выполняет условий, определяемых соответствующими конвенциями в части исследования региональных морских экосистем.

Хочу вернуться к вопросу о претензиях России на вылов очень важного океанического ресурса — антарктического криля. Объемы и локализация его промысла жестко регулируются Конвенцией по сохранению морских живых ресурсов Антарктики (АНТКОМ). Регулирование базируется на экосистемных исследованиях в этом регионе, на основе которых формулируются основные допустимые параметры промысла, обосновывается локализация морских охраняемых районов. Что сделала Россия в этом отношении? За последние семь лет практически ничего. В Южном океане не проведено ни единой экосистемной экспедиции. Тот статус, низкий статус, практически лишающий нас права голоса, который мы еще сохраняем в АНТКОМ, базируется на наших научных достижениях 70-80-х годов прошлого века.

Давайте обратимся к богатейшим минеральным ресурсам морского дна открытого Океана. Сейчас существует почти тридцать контрактов на поиск, разведку, оценку запасов и пробную добычу минеральных ресурсов. Вся эта активность находится под жесткой юрисдикцией Международного органа ООН по морскому дну. Основное требование Международного органа - Защита и сохранение морской среды (часть V). И здесь доступ к ресурсам должен иметь экологическое обоснование. Еще раз хочу подчеркнуть – к этим требованиям очень легко апеллировать, особенно когда нужно что-нибудь запретить, поскольку у них сегодня колоссальный международный резонанс. Что же происходит с Россией? Страны, которые претендуют на минеральные ресурсы открытого океана, за последние пять лет провели 17 крупных экспедиций экологической направленности. Россия — ни одной!

Если в России не будет создана крупная государственная научная программа, ориентированная на исследования экосистем стратегически важных для России районов Мирового океана, то мы в самом ближайшем будущем по экологическим причинам останется без всякого доступа и к биологическим ресурсам, и к минеральным ресурсам. Это нам надо помнить, потому что наш с вами научный задел, который создала Академия наук и в Антарктиде, и в Мировом океане, и в части тех районов, где мы предполагаем добывать минеральные ресурсы, тает на глазах, и через несколько лет у нас этого запаса не будет.

Член-корреспондент РАН Л.И. Лобковский, сообщение «Сейсморазведка нефтегазовых месторождений на шельфе с помощью донных станций — реальная альтернатива технологии использования сейсмических кос и эффективное импортозамещение». Арктические шельфы, нефтегазоносные провинции и типичный разрез осадочных бассейнов, где и добывается нефтегаз — это 4-5 км. Площади арктического шельфа, которые фактически закрыты двумя компаниями — «Газпромом» и «Роснефтью». Как действуют современные технологии зондирования: судно компании «Ремфолс» двигается на медленной скорости и тащит за собой (в данном случае) 24 косы, каждая коса — это шланг длиной 12 км, который напичкан датчиками. Это называется 3D-cейсморазведка, которая покрывает огромные площади. В ширину получается тоже довольно большая площадь. Если сопоставлять, то такая сейсморазведка по площади фактически перекрывает все Садовое кольцо Москвы — т.е. это площади где-то 2/3 Москвы. Это все сейсморазведка, которая существует в мире — западное оборудование, оно везде хорошо работает, но у нас его нет.

На мелководном шельфе (Арктика и Дальний Восток) глубины — несколько метров, здесь сейсморазведка не работает, потому что другие масштабы. Там эффективно работают донные станции. А эти месторождения сегодня как раз наиболее в обиходе, и в ближайшие 20-30 лет они будут главным источником нефтегазовой добычи на нашем шельфе. Здесь в силу вступают уже донные станции. Сейсмокоса воспринимает по длине, а донные станции могут видеть эти колебания по площади и дно.

Пример — сейсморазведки в Мексиканском заливе. Донных станций в Мексиканском заливе необходимо иметь до 1-2 тысяч, чтобы покрыть большой район. Это довольно плотная установка на каждые 20-30 метров, зато они не требуют специального судна. Донные станции дают более внятную картину, потому что там волны продольные и поперечные, видна разница — конечно, в пользу донной сейсморазведки.

В России создана технология производства этих станций. Сегодня она налажена. В отличие от того, что с 3D-cейсморазведкой (с «косами») мы отстали навсегда, в донной технологии мы можем конкурировать, и даже в нашем институте есть несколько десятков донных станций. Но для того чтобы делать сейсморазведку, нужны тысячи. Это требует не очень больших денег. Все это можно сделать, и тогда можно сделать настоящее размещение, что чрезвычайно важно и делать сейсморазведку своими силами на шельфе.

Другой аспект — исследование глубинного строения литосферы, что важно для продвижения нашей заявки на шельфе в Арктике, где мы участвуем. Там нужно хорошо знать разрез литосферы, разрез коры, потому что надо доказать, что кора континентальная. Это будет означать, что эта часть шельфа принадлежит России. Если она океаническая, тогда это другое дело. Станции могут сыграть ключевую роль в продвижении этой заявки, что является одной из наших стратегических задач.

Член-корреспондент РАН И.П. Семилетов, сообщение «Деградация подводной мерзлоты и дестабилизация гидратов как фактор влияния на ресурсные запасы и геориски на шельфе Российской Арктики». Расскажу о результатах наших 20-летних исследований по деградации подводной мерзлоты и дестабилизация гидратов в контексте влияния на ресурсные запасы и геориски на шельфе российской Арктики. Это — совместная работа, выполненная рядом академических институтов и университетов. В частности, это Тихоокеанский океанологический институт, Институт океанологии им. Ширшова, Томский политехнический институт, геологический факультет МГУ.

Известно, что состояние подводной мерзлоты определяет стабильность гидратов. Деградация подводной мерзлоты приводит к дестабилизации гидратов. Мы сфокусировали наши исследования на восточно-сибирском шельфе. Это самый широкий мелководный шельф Мирового океана, где сосредоточены огромные ресурсы. Здесь находится более 80% подводной мерзлоты всего северного полушария. И здесь же находятся гигантские запасы гидратов — около 500 млрд. тонн. Этот район находится под максимальным воздействием глобального потепления, что приводит к усилению эффекта деградации мерзлоты — как надводной, так и подводной.

До определенного времени было принято считать, что подводная мерзлота этого региона восточно-сибирского шельфа — стабильная, сплошная. Наши многолетние исследования показали, что это не так.

Мы меняем парадигму, изучаем и показываем результаты — мы доказали, что этот район является мощным источником метана. Многолетние исследования говорят: самые высокие концентрации поверхностного метана в северном полушарии обнаружены именно в этом регионе. Исследовались все окраинные моря Евразии.

Другой результат за последние восемь–десять лет — районы, характеризуемые высокими концентрациями метана, порядка 20-кратного по численности, возросли в 8-10 раз. Мы установили, что основной перенос метана — пузырьковый перенос. В отдельных районах скорости разгрузки пузырькового метана в водной толще таковы, что это теоретически может влиять на создание отрицательной плавучести.

Установили — в результате бурения 18 буровых скважин (была пятилетняя программа) на глубине более 4 метров — мерзлота на глубине более ста метров, подразумеваем достижение границ стабильности газогидратов. Сделали бурение и доказали, что это скачок метана на три порядка. Это газовый фронт. Причем этот газовый фронт движется вверх со скоростью 7-8 метров в год, что приводит к выпучиванию поверхностных осадков и изменению морфоструктуры.

Борозды различного происхождения достигают верхних границ газового фронта, что приводит к массированной водной толщи — это новый результат, направление признано межинститутским, наша группа сегодня является лидером.

В зависимости от состояния подводной мерзлоты масштабы разгрузки метана изменяются на пять порядков. То есть подразумеваются не только климатические, экологические аспекты.

Один из волнующих факторов — массированный выброс. Мы промониторили три раза и обнаружили увеличение этой площади примерно пропорционально увеличению выбросов в три раза за время наблюдений. Эти выбросы приводят к повышению атмосферного метана. Никто таких концентраций на нашей планете не измерял. Мы этим занимаемся, стараемся сделать экспедицию совместно с группой академика А.В. Адрианова, используя аппарат манипулятора.

Мы работаем в этом направлении. Вопросы возникают серьезные. Очевидно, что подводная мерзлота в десять раз теплее наземной, поэтому не все результаты соизмеримы. В прошлом году впервые задокументировали структуру грунта, которая должна серьезно усилить скорости. Мы только начали эти работы, но они на мировом уровне.

Член-корреспондент РАН В.И. Богоявленский, сообщение «Перспективы и проблемы освоения ресурсов нефти и газа в Мировом океане и на Арктическом шельфе». В Арктических регионах, в основном, газ. В северных районах, где ведется добыча, наблюдается ее снижение, то есть истекание ресурсов углеводорода как по нефти, так и по газу.

Колоссальное количество трубопроводов. А кто знает, сколько платформ действует в Мексиканском заливе? Десять лет назад их было 4 тысячи. Сейчас количество снизилось примерно в два раза, но связано это не с исчерпанием ресурсов, а с тем, что бизнес уходит на сланцевый углеводород на материк — это безопаснее и выгоднее.

Основные мировые объемы нефте- и газодобычи: сегодня 34,4% по нефти — морская добыча, по газу — 38,7% морская добыча. В глубоководном бурении Россия, к сожалению, практически не участвует.

Мы анализировали многие бассейны мира — Мексиканский залив, северные моря, Арктический океан и, в том числе, южные моря. В бухте Китайского моря 35 лет совместно работаем с Вьетнамом. Это больше 200 млн. тонн. Месторождения нефти сосредоточены главным образом в кристаллическом фундаменте.

Мы проанализировали, составили арифметическое решение и обработали материалы по Северному Ледовитому океану и прилегающей акватории. Зоны потенциального бурения — это колоссальный ресурс будущего. Также проанализировали Арктический регион. Это программа Президиума РАН. Выявлено, что на северном склоне Аляски колоссальные ресурсы США. Публикаций очень мало, практически они закрыты, но мы должны понимать, что у Соединенных Штатов колоссальный резерв в этом регионе.

Также построена карта по всему Арктическому бассейну. Видно, что Россия не обделена ресурсами. У нас колоссальные ресурсы, но не надо забывать, что есть у соседей. Россия позже начала освоение шельфа в Арктике, чем Соединенные Штаты. Но уже в 2005 году добыча на российском шельфе Арктического региона больше, чем во всех других странах вместе взятых.

Какие проблемы? Проблемы, в том числе и сейсмологические. Землетрясения порождают и цунами, они разрушили ряд прибрежных городов, вы знаете катастрофу Факусима, нашего Нефтегорска и многие другие. Это очень серьезная проблема.

Выходы газа и нефти в водную толщу — очень серьезная угроза. Ежегодно в мире сгорают платформы. Катастрофа 2010 года — не единичная, подобные катастрофы есть каждый год. Разливы, может быть, меньше, но тем не менее.

Газовые гидраты — колоссальная проблема. Хотя это и топливо будущего, но в настоящее время это большая проблема при освоении традиционных углеводородов. База данных, созданная нами — самая большая база данных в мире.

Грязевой вулканизм — известное явление, но также очень опасное. Мы изучаем эти объекты. Проводили и продолжаем экспедиции в Азербайджане. Но хочу сказать об одной катастрофе, которая произошла в 2006 году на Ямале: переселили 50 тыс. человек, ущерб — 6 млрд. Катастрофа продолжается. Горят платформы в Мексиканском заливе. Ущерб компании BP — более 60 млрд. долларов, а это стоимость «Газпрома» и «Роснефти».

Мы изучаем такие опасные объекты по различным акваториям. Но также очень опасны техногенные залежи. Пробурено в мире в целом больше 10 млн. скважин, и можно сказать, что их большая часть характеризуется как брак.

Происходят техногенные катастрофы. Обращаю ваше внимание: на Ямале — гигантские кратеры, куда можно поместить 15-этажное здание. Таких кратеров уже десять. Мы проводим экспедиции, изучаем. Они очень быстро превращаются в озера, поэтому надо успеть их изучить. Из кратеров выбрасываются глыбы льда и грунта.

Из космоса мы выделили 300 озер, дно которых усеяно кратерами. Это продолжение того, о чем говорил И.П. Семилетов — продолжается колоссальная дегазация, и идет не только на акватории, но и на суше.

К.г.-м.н. К.Г. Муравьев, директор Московского представительства ФГБУ «ВНИИОкеанология», сообщение «Проблемы исследования и освоения твердых полезных ископаемых Мирового океана». Наиболее свежие данные о запасах этих минеральных ресурсов в сухом остатке: железомарганцевые конкреции (ЖМК) — 38 млрд., кобальто-марганцевые корки (КМК) — 35 млрд. и глубоководные полиметаллические сульфиды (ГПС) — 5,4 млрд. тонн.

Россия, как и другие государств, имеющие контакты с Международным органом по морскому дну (МОМД), изучает указанные минеральные ресурсы в строгом соответствии с правилами разведки глубоководных полезных ископаемых, принятых МОМД. На сегодняшний день подписано 28 контрактов.

Интересная деталь: Соединенные Штаты, не являясь членом МОМД, тем не менее, через свои частные компании заходят в контракты таких стран, как королевство Конго и другие, и вкладывают значительные средства в изучение минеральных ресурсов.

Те заседания, которые проходят в стенах МОМД, как правило, носят очень бурный характер. Страны очень активно заявляют свои позиции в части освоения ресурсов Мирового океана. Кроме того, существует институт наблюдателей. Среди наблюдателей нет ни одного российского, хотя такими наблюдателем могла быть Академия наук, потому что очень много наблюдателей эксклюзивного характера, как ГРИНПИС и проч., которые не являются профессионалами в области геологии. Российские геологи, в частности, представители Института океанологии, которые имеют очень большой опыт работы, могли бы сказать свое веское слово в качестве наблюдателя в Международном органе по морскому дну.

Основные проблемы можно разделить на две группы: технические и организационно-законодательные. Что касается технических — буду говорить о том флоте, который работает в рамках госконтрактов Министерства природных ресурсов и Федерального агентства по недропользованию. Четыре судна. Годы постройки, как и большинства судов, — 50-е гг. По оценкам ЦНИИ им. академика А.Н. Крылова, основного конструктора российских судов, изношенность наших министерских судов составляет более 80%. Несмотря на то, что в последние годы проведена реконструкция, они морально устарели. Это одна техническая проблема.

Вторая техническая проблема — согласно контрактным обязательствам мы должны активно развивать добычные технологии. Можно сказать, что, несмотря на то, что в 2021 г. первый контракт должен окончиться добычными работами, добычной техники у нас нет. Это большая проблема, которая может вылиться в то, что Российская Федерация потеряет контракт, и 30 лет работы пойдут впустую. Государство не планирует заниматься добычей, планируется, что, как любые горнодобывающие работы, они перейдут в частные — и в этой связи никакая работа на сегодняшний день не делается.

Предлагаются мероприятия для успешного освоения минеральных ресурсов морского дна, разработка стратегии развития горнодобывающей морской отрасли; создание межведомственной структуры для координации действий выполнения международных контрактов и последующего освоения глубоководных минеральных ресурсов, включая и Академию наук; разработка схемы государственного и частного партнерства для реализации программы освоения глубоководных ресурсов. Это основное.

Нельзя сбрасывать со счетов рассмотрение вариантов международного сотрудничества, например, с такой компанией, как «Наутилус», которая на сегодняшний день наиболее готова к освоению минеральных ресурсов. У них на сегодняшний день все компоненты, включая добычу. Они готовы в 2019 году приступить к разработке месторождений в бассейне.

25 сентября прошлого года японцы провели опытную добычу в районе острова Окинава, на глубине 2 тысячи метров с четырех кораблей и с агрегатом для разработки сульфидных руд. Бельгийцы в мае 2017 года провели испытания коллекторной системы на своем участке на глубине 5 тысяч метров.

Академик РАН Р.И. Нигматулин. Мир разделил сушу, активно делит экономические зоны на шельфах и приступает к делению относительно открытых областей океана. И здесь решающее слово за нашими исследованиями, которые не могут быть сделаны без флота. При ФАНО создан Совет по гидросфере, который практически объединил все свои суда. Он состоит из двух секций — по морским экспедициям и по внутренним водам. Внутренние воды занимают всего 4% — об этом говорить не буду.

История финансирования научного флота: в 2007 году, когда я пришел в Институт океанологии, финансирование составляло 230 миллионов: 115 — в Европейской части РФ и 115 — Дальний Восток. Потом это уменьшилось до 170 млн.: 85 — Европейской части и 85 — на Дальний Восток. Пять лет мы боролись за финансирование. Нам помог Владимир Владимирович Путин, который был в 2010 году на Байкале. Потом нам помог А.А. Фурсенко. Потом окончательно нам помог М.М. Котюков. Пять лет шла борьба, несмотря на резолюцию Президента РФ, но Минфин категорически всегда этому мешал.

И сейчас финансирование составляет 1 млрд. рублей. Вот уже три года мы имеем миллиард, хотя по оценкам 2012 года нам нужно было 2 миллиарда. Но мы вынуждены были запросы уменьшить и получить хотя бы миллиард.

Основной флот, который сконцентрирован в центре морских экспедиций при Институте океанологии, состоит из 9 судов: 4 судна Дальневосточной части, 5 судов Европейской части. Плюс еще два судна героически содержат Мурманск и Крым.

Все суда произведены до 1985 года, морально изношены, у них проблемы с двигателями. Двигатели — той эпохи экономичности, т.е. сейчас мы тратим больше топлива, чем современные суда — а это основные затраты экспедиции. Они сейчас даже не подлежат модернизации: там уже и корпуса износились. Их можно эксплуатировать, но они не удовлетворяют современным требованиям. Мы постепенно списываем ненужные суда. Сейчас на списании два судна.

Кроме того, у нас есть два выдающихся глубоководных аппарата — «МИРы», это уникальные системы, не имеющие аналогов. И до сих пор они уникальны, потому что были очень удачно спроектированы И.Е. Михальцевым, который заложил огромную энергетическую мощь.

Исследователи спускаются и на 10, и на 11 км, но 98,5% глубины Океана — до 6 км, т.е. покрывается этими аппаратами.

Последние экспедиции, которые мы делали на «МИРе», были 2012 г. на дно Женевского озера — т.е. практически в «луже» глубиной в 200-300 метров. После этого «МИРы» шесть лет стоят без действия. А.М. Сагалевич, лидер этого направления, консультирует сейчас Китай по строительству такого рода аппаратов.

Для того чтобы нам «МИРы» задействовать, нужно примерно 300 млн. В 2000-ые годы их восстановили, сейчас там нужно менять всякие детали. Это регистровый ремонт. Регистровый ремонт был тогда 2 млн. долларов. Думаю, что сейчас гораздо больше. Для содержания«МИРов», для введения их в строй нужно, думаю, 300 миллионов. И чтобы экспедиции с ними совершать, каждый год нужно примерно 120 миллионов. Сейчас такой возможности нет — они стоят в сарае, в музее, но они в хорошем состоянии, их можно модернизировать. Конечно, их надо сохранить.

Каждый год в Лондоне проводится выставка подводных аппаратов. Представляете огромнейший павильон чуть ли не в гектар, десятки, сотни подводных аппаратов, начиная от таких, которые мы производим у себя в институте, кончая гигантскими аппаратами, которые нужны для исследований.

О затратах. Обеспечение экспедиций — 140 миллионов рублей. Ремонты — 270 млн., модернизация — 45 млн. и на внутренние воды — 44 млн. рублей. Ни рубля из этих средств нельзя использовать на содержание ученых, которые проводят измерения. Это коммунальные расходы. Это тоже беда. Хотя на содержание ученых во время экспедиций была бы незначительная доля по сравнению с этим, но Минфин настаивает, что эти средства — только на коммунальные расходы.

А что идет на научных сотрудников, которые ведут экспедиции? Программы Президиума РАН, которые в 2015 году, после того, как у нас все сократилось, составляли 35-40 миллионов, а сейчас 15 млн. рублей.

Есть программы РФФИ, РНФ. Дальше — институт борется. И у нас масса случаев, когда институту предоставляется возможность послать экспедицию на этих судах, но в последнее время сам институт отказывается, потому что нет командировочных средств. Причем работа ученых на судах тяжелая: вас мотает, шатает и т.д. Эти люди требуют особого внимания. Они там ведут работы. Потом приезжают и пишут отчеты по всем этим измерениям, а еще нужно писать соответствующие статьи.

Должен сказать, что интенсивность экспедиционной деятельности по сравнению с советским периодом уменьшилась не менее чем в десять раз. Количество судов сократилось в два раза. Они состарились. Иногда думаешь об этом: зачем устроили все эти пертурбации в своей стране, уничтожая свою собственную науку?

В руководстве Академии должны понять значимость исследований Мирового океана — физики это не понимают. Я пришел в Институт из физики, и тоже не представлял масштабы, что это такое — 72 процента поверхности Земли, и эти территории океана и дна сейчас будут делиться. И все будет определяться вкладом именно Академии наук — какой вклад внесет она в исследования Мирового океана. В отношении шельфа, еще значительную роль будут играть отраслевые институты, но в основном сейчас это функция Академии.

Обязательно надо добиться решения Правительства о строительстве двух новых судов! Надо преодолеть «антинародную» политику тех финансистов, которые уже пять лет препятствует созданию нашей программы. Даже Министерство экономики говорит, что нужна программа по Мировому океану и строительство хотя бы двух судов — для Дальнего Востока и для Европейской части. Суда нужны! Интеллектуальная мощь у нас еще есть. Без судов мы не сможем решить основные проблемы. Подчеркну: колоссальнейшая ответственность ложится именно на Российскую академию наук — никакие другие организации сейчас нас заменить не помогут.

Мир этим занимается, наша страна этим не занимается. Русские люди в ХIХ и в ХХ вв. изучали Сибирь и Арктику. Представьте себе, чтобы их не было бы и как мы жили бы без газа Сибири и сибирской нефти. И сейчас эта мощь закладывается в деление океана, о чем говорили Андрей Владимирович и другие выступавшие. Сейчас она закладывается! Мы пропустим это время и окажемся у разбитого корыта.

И еще: в 2007 году, когда я пришел в Институт, я поразился дороговизне регистрового ремонта — было 20 млн. долларов. Сейчас — 100! Идет гигантская инфляция! Мы ремонтируем на немецких верфях. У нас — русский народ разучился работать? Почему нельзя ремонтировать на наших верфях? Это тоже беда.

Академик РАН О.Н. Фаворский. Говоря о проблеме океана, нельзя не связать ее с проблемой климата. В последнее десятилетие в мире много говорилось о влиянии человека на климат — но это глубокая ошибка! Надо очень четко различать проблему климата и проблему экологии. Человечество, безусловно, влияет на экологию, особенно на местную экологию, которой надо заниматься для жизни и здоровья людей. Но это совершенно не связано с проблемой климата.

Дело в том, что климат определяется, прежде всего, теплообменом между Землей и Космосом. Теплообмен между Землей и Космосом это лучистый теплообмен. Рассматривая проблему лучистого теплообмена в последние 15 лет, буквально с сотней компонентов, которые составляют атмосферу, в широком диапазоне в лучистом теплообмене 60% влияния паров воды, а углекислый газ составляет около 3%. Климат определяется парами воды, а пары воды определяются температурой океана. От чего зависит температура океана мы, к сожалению, не знаем или не понимаем. А этим надо заниматься как следует — заботясь об экологии, заботясь о СО₂. Кстати, не могу не сказать о том, что, говоря о резком уменьшении СО₂. мы забываем, что благодаря СО₂ существует растительность на Земле — то есть, здесь в крайности тоже нельзя ударяться. Не говоря о том, что в океане СО₂содержится гораздо больше, чем в атмосфере.

Температура океана определяет климат на 100% и вопросам температуры океана, их изучению нам надо уделять большое внимание.

Академик РАН А.М.Сергеев. Что можно было бы отметить по итогам обсуждения? — Конечно, важен вопрос, связанный с новыми инструментами для глубоководных исследований (мы поручаем академику А.В. Адрианову обратиться за дополнительным финансированием для организации и проведения морских экспедиций), и связанный со строительством нового судна. Важным было выступление по беспилотным спускаемым аппаратам, потому что существует возможность просто получения информации со спускаемых аппаратов, и там не обязательно присутствие пилотов.

Мы должны учесть предложения, которые были сделаны «Росрыболовством», Минприроды, потому что наши выступления вместе могли бы помочь сдвинуть различные вопросы с мертвой точки. Приведу пример. В ноябре-декабре к нам обратились из правительства в связи с тем, что Россию существенным образом стали притеснять в зоне Антарктики. Сегодня несколько раз показывали зону влияния организации «АНКОМ». Действительно, этот вопрос одновременно затрагивает интересы нашего «Росрыболовства», и интересы Академии наук, потому что требования, которые выдвигает «АНКОМ», сформулированы так: за то, что вы вылавливаете, должны что-то человечеству отдавать — а это результаты исследований. Однако результаты исследований мы не можем отдавать, потому что у нас старые, изношенные на 80-90 процентов суда, у нас нет спускаемых аппаратов и т.д. То есть здесь, оказывается, мы, Академия, завязаны в вопросах, которые начинают задевать экономические интересы —поэтому нам нужны совместные действия с «Росрыболовством», Минприроды, таким образом мы будем выглядеть сильнее.

Когда мы говорим о ресурсах Мирового океана, надо учитывать, что там есть много других ресурсов. Например, есть энергетические ресурсы — Владимир Евгеньевич Фортов, наверное, это лучше других представляет. Это тоже вопросы, связанные с ресурсами Мирового океана, когда мы говорим о различной энергии, которую можно использовать из приливов и отливов или вытаскивать энергию за счет градиентов температур, градиентов солёности и т.д. Очень интересное направление, его можно было бы отдельно послушать на заседании Президиума РАН.

Выступал академик О.Н. Фаворский. Вопросы, связанные с климатом, тоже сегодня мало обсуждались — мы сознательно сегодня их вынесли за скобки, потому что это отдельная тематика, каким образом климат связан с Мировым океаном.

Сегодня в выступлениях сформулировано наше большое беспокойство, начался дележ уже не шельфов, а глубоководья. Россия в этом практически не участвует. Это очень серьезный момент, потому что все развивается стремительно: пройдет пять, десять лет, и мы окажемся вообще за рамками реального доступа к глубоководным ресурсам, о чем мы сегодня говорили. Сейчас нужно бить тревогу и выходить на самый верхний уровень, с одной стороны, с простыми, а с другой стороны, с нашими геополитическими интересами.

Всеми докладчиками высказаны интересные предложения. На мой взгляд, очень интересно сказал Михаил Владимирович Флинт насчет рыбных ресурсов. С одной стороны, вроде бы запасы огромные и самовосстанавливающиеся. Но есть предостережение, что можем нарушить это равновесие, начав добывать немного больше и запасы пойдут вниз. Это существенный вопрос и, безусловно, научный: дело ученых — предупреждать.

Интересен вопрос, связанный с Антарктикой, она — огромный рыбный ресурс. Были названы совершенно фантастические цифры по анчоусу и по крилю. Если нас «попросят» из Антарктики, будет совсем беда. Может быть, как-то сосредоточиться и сделать программу по Антарктике. Есть программа совместно с «Росрыболовством». Может быть, здесь надо дополнительно акцентировать, что Антарктика представляет исключительный интерес.

Конечно, не все у нас плохо или совсем плохо. Были интересные выступления по поводу блестящих работ по выбросам метана в Арктике — здесь мы признанные мировые лидеры в науке. Или в работах по формированию кратеров, о чем говорил Василий Игоревич. Держим достойное место по некоторым другим научным направлениям. К сожалению, по небольшому количеству направлений, но держим.

А в целом видно беспокойство, что мы упускаем очень серьезную научную область, область экономическую, область, которая «стреляет» в наше геополитическое присутствие. В самое ближайшее время соответствующий доклад появится на столе у Президента РФ, но это еще не есть решение проблемы. Нам нужно с другими министерствами, другими ведомствами всем вместе работать, в том числе, и с частными компаниями. Есть интересы со стороны наших крупных компаний, которые тоже связаны с освоением шельфа. Их интересы тоже надо подключать. Поэтому надо создавать критическую массу потребностей, на которые все мы и Президент РФ будет опираться, когда будет давать соответствующее поручение.

Члены Президиума заслушали сообщение «О работе Координационного совета профессоров РАН в 2016-2018 гг.» — информация члена-корреспондента РАН Алексея Анатольевича Громыко.

Член-корреспондент РАН А.А. Громыко. Сообщение «О работе Координационного совета профессоров РАН в 2016-2018 гг.». Несколько слов сказать о том, как работал проект, запущенный Российской академией наук, ее Президиумом в 2015 году. Институциональное начало проекта было положено в 2013 году — это были постановления Президиума в мае и сентябре того года. В декабре 2015 года состоялись первые выборы в корпус профессоров РАН, в которых участвовали все пятнадцать Отделений Академии. Абсолютное большинство профессоров РАН представляли научные организации — 76 процентов, образовательные организации, вузы — 21 процент профессоров РАН.

Распределение по региональному признаку звание «Профессор РАН»: из 500 человек было выбрано 492. На Москву пришлось более 300, на Сибирь более 70, на Санкт-Петербург — 34, Урал — 25 и т.д.

В своей работе профессора РАН с самого начала придерживались Кодекса научной деятельности, который был выработан и утвержден. Все эти годы активно функционировал корпоративный портал на платформе Бидрикс.

При содействии профессоров РАН значительно удалось продвинуться в законодательной базе нашей страны, регулирующей науку. Были подготовлены проекты документов по реализации экспертных функций РАН, по определению требований к профессиональному стандарту научного сотрудника, по федеральным государственным образовательным стандартам, по исследовательской аспирантуре. Были выработаны предложения по политике развития региональной науки, по повышению эффективности ее финансирования.

Не менее активно корпус профессоров работал над разработкой планов по реализации этой Стратегии.

Кратко перечислю такого рода вопросы. Разработана модель исследовательской аспирантуры — эти документы в свое время были переданы в Минобрнауки. Разработана программа повышения публикационной активности исследователей — также эти материалы были переданы в Министерство. Разработана модель института независимой экспертизы в области научных исследований. Разработана практика организации экспертизы в научной сфере на основе международного и российского опыта. Подготовлен доклад «Инвестиции в науку. Как повысить эффективность научных исследований в России». Подготовлен отчет о развитии фундаментальной науки в стране и в мире.

Профессора РАН организовывали и принимали участие в различных конференциях, симпозиумах, форумах и в соответствии с правилами нашей деятельности регулярно проводились заседания совета профессоров РАН, выездные конференции и симпозиумы.

По результатам выборов профессоров РАН на каждого вновь избранного профессора РАН можно найти достаточно полную информацию.

В 24 апреля 2018 г. постановлением Президиума РАН был избран новый председатель Координационного совета профессоров РАН, которым стал Александр Анатольевич Лутовинов.

Я, подавая заявление с просьбой об освобождении с этого поста, исходил из того, что руководство этим органом должно находиться в руках у профессора-нечлена РАН и человека, который все эти годы очень активно участвовал в нашей деятельности.

Некоторые данные: 13 отделений РАН, количество профессоров, избранных в апреле этого года. Принцип состоит в том, что необходимо поддерживать количество профессоров РАН-нечленов РАН на уровне 500 человек. То есть профессоров становится больше. На сегодняшний день их 610-612 человек после довыборов в апреле этого года. Тем не менее, у нас есть неизменяемая категория в 500 человек за вычетом тех, кто был избран в члены-корреспонденты.

Члены Президиума обсудили и приняли решения по ряду других научно-организационных вопросов.