http://www.ras.ru/news/shownews.aspx?id=c0121cfb-cdc3-44df-a407-fd0201a6ae66&print=1© 2024 Российская академия наук
Государственный Эрмитаж вошел в десятку самых посещаемых музеев мира: в прошлом году число визитеров составило 4,4 миллиона человек. Уже 27 лет во главе стоит Михаил Пиотровский — академик РАН и РАХ, член Совета при президенте по культуре и искусству, член Общественного совета при Комитете Госдумы по культуре, президент Союза музеев России. «Культура» узнала у Михаила Борисовича, какие люди сегодня приходят на выставки, зачем показывать современное искусство и примирили ли проекты о Щукине и Морозове ГМИИ и Эрмитаж.
культура: Вас можно поздравить с высокими результатами?
Пиотровский: Успех не измеряется количеством посетителей. Это лишь один из критериев, отнюдь не важнейший. Ведь наплыв зрителей резко снижает качество посещения крупнейших музеев — как Эрмитажа, так и Лувра.
Эрмитаж действительно входит в число главных музеев и по объему коллекций, и по характеру деятельности, и по универсальному размаху. У него только два партнера-соперника — Лувр и Метрополитен. В XX веке нам удалось стать универсальным музеем, а затем — превратиться в глобальную институцию, присутствующую по всему миру. Подобная стратегия является частью концепции «Большой Эрмитаж». Мы рассказываем о культурной истории России с помощью огромных выставок. Открыты центры в Амстердаме, Венеции, Казани, в ноябре заработает в Омске. Частью этой концепции являются Дни Эрмитажа по всему миру, общества друзей Эрмитажа. Все вместе образует глобальный музей — во многом новаторский. Например, когда создавался Лувр в Абу-Даби, наш опыт «Эрмитаж-Гуггенхайм» и Эрмитаж на Амстеле стали образцами для оценки опыта. Еще один пример новаторства — принципиально открытое фондохранилище. У нас уже функционируют два здания.
культура: Какой процент работ из фондов зрители видят в музее?
Пиотровский: В Эрмитаже экспонируется примерно 30 процентов того, что должно выставляться (не учитывая монет и черепков). Фондохранилища рассчитаны на возможность выставлять примерно 70 процентов экспонатов. Вообще большой музей обычно показывает 3–4 процента.
культура: Президент ГМИИ Ирина Антонова выступает за передачу картин из фондов главных музеев в провинциальные институции: чтобы произведения не лежали в запасниках, а радовали зрителей в регионах. Как относитесь к подобной инициативе?
Пиотровский: Негативно. Уже был опыт раздачи вещей из коллекции Эрмитажа в 1920-е. Тот же ГМИИ стал музеем после того, как ему передали около 200 шедевров из Эрмитажа: произведения Боттичелли, Рембрандта. Варварски разделялись парные картины: например, творения Мурильо «Мальчик с собакой» и «Девочка — продавщица фруктов». В подобных случаях не учитывается, что музей — единый большой организм. Это не просто интерьеры и картины на стенах: здесь идет большая научная работа, реставрация. Вещи только после научной обработки становятся сокровищами или шедеврами. По моему мнению, восстановление исторической справедливости — ящик Пандоры. Если начать передел музеев, из того же ГМИИ придется забрать все полученное от Эрмитажа. Поэтому подобная позиция — вредная: она мешает созданию единого музейного пространства в России.
культура: Выставки собраний Щукина в Москве и Морозова в Петербурге поставили точку в дискуссиях о возрождении Государственного музея нового западного искусства? Это шаг к примирению ГМИИ и Эрмитажа?
Пиотровский: Нам не нужно примиряться. Мы постоянно сотрудничаем, несмотря на некоторые споры. Эрмитажные вещи участвуют во всех Декабрьских вечерах ГМИИ. Мы только что сделали вместе выставку Йорданса, готовим еще несколько. Точки расставлены давным-давно. Мы «заплатили» за те вещи, которые находятся в Эрмитаже, картинами Рембрандта, Пуссена, Боттичелли, Мурильо. Часть этой «компенсации» была передана нам еще до войны — чтобы создать в Ленинграде представление о западном искусстве. И вообще, когда в 1948 году ГМНЗИ закрыли, его коллекция чуть не ушла за рубеж. Вещи, попавшие в Эрмитаж, в 1930-е годы изначально собирались продать за границу. Но цены тогда были невысокие, и работы переехали к нам. Распределение шедевров между двумя музеями оказалось спасением. К тому же эти работы прятали в запасниках недолго, 6–10 лет, а потом на них воспитывались поколения художников. Страна была закрытой, но лучшие произведения XX века экспонировали как часть французского искусства. Конечно, коллекции собирают люди, о них нужно помнить, однако, при всем уважении и любви к Сергею Ивановичу Щукину, Матисс более значим, чем Щукин. И нужно показывать Матисса в контексте мирового искусства, а не просто как часть собрания, пусть даже великих коллекционеров. Другое дело, что о самих меценатах нельзя забывать. И эти выставки — блестящее напоминание о них. Есть еще нюанс. Для Эрмитажа морозовская выставка — важное событие. Однако она представлена в контексте Галереи памяти Сергея Щукина и братьев Морозовых, которую мы создали еще 10 лет назад. Подобных коллекционерских историй достаточно много. К примеру, у нас сейчас проходит выставка, посвященная собирателю Павлу Строганову, а также проект, рассказывающий о маркизе Кампана, которому принадлежала одна из самых значительных коллекций XIX века, тоже разделенная — Александром II и Наполеоном III. Работает камерная экспозиция произведений Макса Эрнста, в том числе собранных французским дилером Арамом Мурадяном. А ведь раньше не существовало традиции выставлять частные коллекции: еще сорок лет назад ни один музей не стал бы этим заниматься. Эрмитаж, показавший собрание Тиссена-Борнемиса, был в числе первых.
культура: В последнее время частные музеи страдают из-за финансовых проблем владельцев. Самый яркий пример — временно закрытый Институт русского реалистического искусства (ИРРИ). Государство должно как-то реагировать?
Пиотровский: Это важный вопрос, и его надо поднимать. У нас существует государственный и негосударственный музейные фонды, и все время идет борьба, чтобы уравнять их в правах. Принимаются законы, облегчающие ввоз и вывоз произведений именно в интересах частных музеев. У частного музея больше денег, и он может их свободно тратить, зато государственный музей не платит налоги. Частный тоже хочет иметь подобные привилегии. Но и без ограничений в их деятельности не обойтись. Поэтому Союз музеев России постепенно вырабатывает схему, определяющую понятие музея: он отличается от галереи прежде всего наличием фондов. Так, центр современного искусства «Гараж» создал блестящие фонды, в том числе документальные, и стал полноценным музеем. Это один из лучших частных музеев, существующих в России.
Однако сегодня нужно выработать систему защиты тех институций, чьи судьбы тесно связаны с судьбами их основателей. Музей должен быть защищен согласно международной государственной практике (хотя в каждой стране существуют свои тонкости). Есть такой принцип: важное культурное событие выделяется из общего правового поля. Это называется — иммунитет от ареста. Даже если идут иски в отношении произведений в составе выставки — их трогать нельзя. ИРРИ стал явлением культурной жизни. Должны существовать механизмы, позволяющие сберечь музеи независимо от судеб их хозяев. Союз музеев собирается изучить юридическую подоплеку. Затем планируем обратиться в правительство, в Госдуму. Нужно предложить схему защиты частных коллекций при банкротстве собственника или его смене. Однако следует ввести и ограничения для владельца: он не сможет свободно распоряжаться собранием. Я думаю, мы сумеем помочь музеям.
Кстати, маркиз Кампана, чью коллекцию мы сейчас показываем, был папским финансистом, придумавшим ломбарды и распоряжавшимся денежными средствами в собственных интересах. Его посадили в тюрьму как вора, а собрания продали. Италия эти сокровища потеряла. Зато Франция и Россия — приобрели. Вот результат. Однако, несмотря ни на что, Кампана был великим собирателем, Лувр и Эрмитаж гордятся этой его коллекцией.
культура: Что происходит в сфере законодательства, регулирующего вопросы меценатства?
Пиотровский: Раньше в англо-саксонских странах для меценатов несколько уменьшали налогооблагаемую базу. Однако теперь подобная политика сходит на нет. В Америке еще Обама собирался ликвидировать налоговые льготы, а Трамп, кажется, частично сумел это реализовать. Во Франции существовала другая практика: там можно было избежать налога на наследство, отдав часть государству. Так появился музей Пикассо. В нашем законодательстве есть положение о некоем проценте с чистой прибыли, который может снижать налог. Но для российских предпринимателей это не очень привлекательная опция. У нас полно меценатов, дающих деньги и не получающих взамен ничего, кроме морального удовлетворения. Их хвалят, рекламируют, ценят. Как сказал один из них на недавнем Всемирном клубе петербуржцев: «Мне важно, в какой стране будут жить мои дети». Вот чем определяется поддержка искусства. И все же этот закон нужен, постепенно появятся три-четыре пункта, и есть люди, которые смогут ими воспользоваться.
культура: Госдума внесла изменения в № 44-ФЗ, упростив процедуру закупок для учреждений культуры. Вам, как директору музея, полезны нововведения?
Пиотровский: Есть иллюзия, что в этой сфере можно все разложить по полочкам, все расписать, и будет порядок. Этот Федеральный закон, с помощью которого якобы выбираются лучшие предложения, был окружен криминалом. Прекрасно разработали механизмы, как выиграть конкурс, получить деньги и ни за что не отвечать. Задача музейного руководства — заставить исполнителей сделать хоть что-нибудь, прежде чем они сбегут. У меня уже большой опыт. За исполнителями гоняется ФСБ, и поэтому они еще больше торопятся украсть. Это все результат действия 44-ФЗ. Он основан на недоверии. Нужно искать пути, как в этой ситуации жить. Хороших строителей в подобных условиях найти трудно. Они не хотят сотрудничать с музеями из-за бесконечных проверок и предпочитают возводить жилые дома. Мы же в итоге получаем некачественную работу. Будем надеяться, когда-нибудь ситуация изменится.
культура: Чем и как пополняется собрание Эрмитажа? Покупаете ли произведения ХХ–XXI веков?
Пиотровский: Мы давно собираем прикладное искусство XX столетия, художественное стекло, резной камень, фарфор. Есть отдел современного искусства, который готовит проекты, выставки, но также занимается и приобретениями. Мы — музей мирового искусства. В отличие от Русского музея и Третьяковской галереи, чья функция — поддерживать художников, мы должны покупать то, что останется в веках. Поэтому только что приобрели Ансельма Кифера, Билла Виолу. Вообще выбираем очень осторожно, имя обязывает. Но вот фотографии Бориса Смелова не смогли пропустить, поскольку он носитель петербургской культуры. Нам важно показывать проекты современного искусства — чтобы выработать некую модель эрмитажного его собирания.
культура: В одном из своих интервью Вы сказали: «Посетители проходят мимо Рубенса, как мимо витрин большого магазина». Изменился на Вашей памяти зритель Эрмитажа?
Пиотровский: С публикой, конечно, есть проблема. Наши социологи посчитали: примерно 80 процентов посетителей Эрмитажа не знают, куда они пришли и что тут есть. Вот зимой, когда зрители одни петербуржцы, — другое дело. Они не только понимают, на что идут, но и возвращаются на выставку во второй и в третий раз.
культура: После экспозиций братьев Чепмен и Яна Фабра будете показывать провокационные вещи? Вы ведь даже хотели провести конференцию на тему «Кощунство в мировом искусстве»?
Пиотровский: Мы устроили несколько круглых столов на эту тему. А Ян Фабр — настоящее искусство. Раз оно в музее — значит, настоящее. Наша задача — объяснить: непонятные и непривычные вещи вовсе не обязательно плохие. Такой универсальный музей, как Эрмитаж, должен показать — есть разные цивилизации. Нужно понимать прелесть палеолитической Венеры и знать, что стоит за кошками Яна Фабра. Это важно, поскольку ощущается падение интеллектуального уровня. Музей в этом смысле играет огромную роль. Мы готовим петербургскую музейную стратегию: у нас город-музей, и есть некоторые принципы, которые должны распространяться и на саму Северную столицу. Тогда удастся сохранить наш интеллектуальный потенциал.
культура: Что Вы можете сказать о выставочной политике государственных музеев — они свободны в своем выборе и руководствуются только собственными интересами?
Пиотровский: Музей может спасти мир. И должен. Но никто не имеет права говорить ему, что он обязан делать. Есть три части культуры. Первая — фундаментальная, произведения, созданные гениями и оставшиеся в веках. Она должна поддерживаться государством и обществом. Другой пласт — государственный заказ: сегодня необходимо рассказать про Россию, про патриотизм, завтра — про интернационализм, мировую революцию. Третье — так называемая культурная индустрия, за которую платят деньги: кино, интернет, реклама, дизайн. Эти три вещи неизбежно сочетаются в работе музея.
культура: Как быть с информационными технологиями? Не перестанут ли люди ходить в музеи, ведь многое можно посмотреть онлайн?
Пиотровский: Существует многолетний опыт, доказывающий: ни прекрасные репродукции, ни картинки на экранах компьютеров не ослабляют желания увидеть подлинники. Технические средства действительно важны, но надо помнить: это только помощники. Однако есть такая вещь, как искусственный интеллект. Он оперирует теми же алгоритмами, что и человеческий мозг, а затем создает нечто новое из набранной информации — это уже посерьезнее. Мы должны гуманизировать подобные технологии. Для этого недавно открыли выставку «Искусственный интеллект и диалог культур».
культура: Технологические новинки помогают привлечь в Эрмитаж юные поколения?
Пиотровский: Вообще музей существует для детей. У нас замечательные кружки. Чат-бот «Лиза»: игровой маршрут по Зимнему дворцу. Посетителям задают вопросы в специальном чате. Ответить можно, только сходив в музей. Есть фестиваль в социальной сети «ВКонтакте» и много других вещей, которые развлекают юных зрителей.
культура: Расскажите о планах Эрмитажа на ближайшие годы. Что нового и интересного увидит публика?
Пиотровский: В декабре покажем замечательную выставку, посвященную Потемкину, которая относится к серии историко-культурных проектов. Будет потрясающая экспозиция ассирийских рельефов из Британского музея. Планируем также продемонстрировать несколько изумительных шедевров итальянского Возрождения, пока не буду раскрывать каких. Или «Афганскую генизу» — документы из Национальной библиотеки Израиля, найденные в Афганистане, рассказывающие о средневековой жизни города Бамиана на пушту, древнеарабском, еврейском языках. Такие проекты, кроме нас, никто сделать не может.
культура: Пиотровские — это целая эпоха в истории Эрмитажа. Думаете о преемнике?
Пиотровский: У нас целый музей преемников. Есть десятки коллег, которые могут заменить меня и продолжить работу в любой момент. Я уже говорил о концепции «Большой Эрмитаж». Начальная ступень завершилась — появился глобальный музей. Следующий этап заключается в создании пяти больших эрмитажных центров в России. Все это серьезные стратегические задачи. Я не собираюсь куда-то уходить, но думаю, что подготовил достаточно людей, которые могут реализовать подобные проекты. А главное — для этого появилась система, и чтобы ее усовершенствовать, мы готовим изменения в Уставе музея. Они усилят горизонтальные связи — вертикально Эрмитажем управлять уже сложно. Нужно несколько руководителей, которые бы отвечали за разные части.
Источник: Газета КУЛЬТУРА