Логика эффективного «освоения»

http://www.ras.ru/news/shownews.aspx?id=ce0070d2-2c56-4b9c-9865-528e1b3cb027&print=1
© 2024 Российская академия наук

Есть люди, которые ничему не учатся. Если посмотреть на историю с проектами технологического развития, затеянными нашими либеральными министрами в течение прошедших пяти лет, то возникает ощущение, будто люди упорно, раз за разом, наступают на одни и те же грабли. Скандалы вокруг «Сколково» не прекращаются, а корпорация «Роснано» уже давно стала притчей во языцех. Огромные средства уходят неизвестно на что, никаких внятных результатов нет, а Россия погружается в очередной экономический спад.

В ноябре мы получили очередную порцию плохих новостей. Росфиннадзор сообщил о нецелевом использовании «Роснано» кредитов, обеспеченных гарантиями государства. В то время как компания терпела устрашающие убытки, кредитные деньги шли на выплату премий ее руководству. Тоже вполне внушительных. За 2011-2012 годы топ-менеджерам компании выдали 572 миллиона рублей вознаграждения. Понятно, что за хорошую работу. Убытки компании в результате этой хорошей работы за те же два года составили почти 30 миллиардов рублей. Еще 16,7 миллиарда рублей ушло на «зарубежное сотрудничество», которое так и не привело к внедрению у нас передовых иностранных технологий.

Некоторым оправданием руководителей «Роснано» служит то, что они не все брали себе, а делились со средним звеном корпорации: средняя зарплата там составляет около 400 тысяч рублей.

Легко догадаться, что подобная бесхозяйственность является очень выгодным бизнесом для тех, кто принимает решения. Если наказания за провал работы не следует, то и нет причин считать происходящее неудачей. Ведь люди получили большие деньги, а, следовательно, доказали, что по рыночным критериям являются «эффективными». В отличие, например, от ученых, учителей, врачей и прочей никчемной публики, которой еще предстоит свою эффективность доказывать.

Моральное негодование по поводу подобной ситуации давно уже потеряло всякий смысл. Во-первых, потому что негодуют одни, а деньги распределяют другие. А во-вторых, потому что на каждый всплеск общественного недовольства правительство отвечает лишь более жесткими мерами против тех, кого считает «неэффективными».

Разгром Российской академии наук лишь на первый взгляд выглядит несколько странно в контексте постоянных скандалов вокруг «Роснано» и «Сколково». Человек, неискушенный в политике, может, конечно, задавать наивные вопросы по поводу того происходящего. Недоумевать, почему РАН попрекают ее весьма скромным финансированием, и почему правительство упорно не желает признавать достижений собственных ученых, тогда как миллиарды рублей бюджетных денег просто пускаются на ветер. На самом деле, здесь не только нет никакого противоречия, но есть самая прямая и очевидная связь.

До тех пор, пока существуют реально работающие, хоть и задыхающиеся от недофинансирования научные институты РАН, позорное воровство и откровенная нерезультативность правительственных технологических проектов буквально мозолят глаза.

Но если научные учреждения ликвидировать и заменить, по сути, «пиар-конторами» под вывеской «обновленной» РАН, если, разгромив фундаментальную науку растолкать уцелевших специалистов по частным компаниям и правительственным проектам, подобным тем же «Роснано» и «Сколково», то проблема исчезнет. Сравнивать будет не только не с кем, но и некому. Одни будут заняты проблемами выживания, другие уедут, третьи включатся в создаваемую правительством систему распила денег, а некоторые даже придумают для этого распила какое-то более убедительное обоснование, чтобы безобразия, творящиеся в «Сколково», «Роснано» и других подобных конторах выглядели не столь скандально.

Три года назад ученые дружно отказались бросать свои исследования и лаборатории, уезжать в «Сколково», чтобы заниматься там очевидной чепухой даже за очень большие деньги. Теперь вопрос будут решать с другого конца: сами исследования прикроют, лаборатории развалят, после чего, не мытьем так катаньем, некоторое количество людей запихнут в новые структуры под угрозой голодной смерти.

Немногие либеральные авторы, признающие проблему и демонстрирующие подобие сочувствия ученым, настаивают, что у последних остается альтернатива эмиграции. Для России это трагедия, но хотя бы мировая наука сохранит кадры. Так уже случилось в начале 1990 годов, когда все ведущие исследовательские центры, университеты и лаборатории Запада получили первоклассных специалистов из бывшего СССР. Однако на самом деле сейчас ситуация не такова.

На Западе тоже острый кризис, финансирование науки сокращается, лаборатории уже укомплектованы «русскими» всех национальностей, так что рабочих мест для массового исхода специалистов из России просто нет. В лучшем случае - Индия, Китай, Южная Африка.

Между тем, кампания по уничтожению отечественной науки набирает обороты. Любопытно обратить внимание на еще один комплекс мер, которые отчасти уже проводятся, а отчасти планируются министерством образования. С одной стороны, в научных учреждениях вводятся всевозможные ограничения на общение с иностранными коллегами. От ученых требуют писать отчеты о каждом разговоре с иностранцем, не говоря уже о более серьезных контактах. Все это малоэффективно в плане борьбы против шпионажа или утечки данных, если учитывать, что самих носителей этого знания буквально выталкивают за рубеж. И в то же время критерием «эффективности» становится публикация за рубежом, цитирование в англоязычных изданиях, наличие совместных проектов с западными партнерами. Хуже того, всерьез обсуждается идея о том, чтобы все научные публикации велись у нас на английском языке…

Казалось бы, очевидная шизофрения. Но это так лишь на первый взгляд. Как говорил один из героев Шекспира, «в этом безумии есть своя система». И логика здесь безупречная. Это именно логика уничтожения. С одной стороны, ученых стараются отрезать от родной почвы, от собственного, российского общества, максимально ограничив среду, из которой могут для отечественной науки рекрутироваться новые кадры. Например, свободное владение английским становится предварительным условием для участия в научной работе, что изначально отсекает талантливых людей, даже знающих иностранные языки, но потративших основные силы все-таки на изучение своей основной специальности. С другой стороны, ученых по возможности отрезают от мировой науки, затрудняют общение с коллегами, делают бессмысленными на практике даже те знания и качества, которых требуют в первую очередь в качестве критериев «эффективности».

Новое федеральное агентство, которое должно с января взять на себя решение всех материальных вопросов научных учреждений, еще не сформировано и нормально функционировать начнет не раньше поздней весны, а вот приобрести что-либо с нового года в обход этого заведения будет невозможно. Мало того, что без ведома чиновников невозможно будет приобрести реактивы или научную литературу. Без их разрешения ученым теперь нельзя будет даже купить туалетную бумагу. Это не циничная шутка, а практическая реальность наступающего нового порядка.

Еще одно кажущееся противоречие состоит в том, что министерство образования и науки в одно и то же время призывает научные исследования из академии переносить в университеты, и тут же эти университеты громит, лишает финансирования, душит бюрократическими ограничениями и увеличивает почасовую нагрузку преподавателей - тем самым физически лишая их возможности заниматься исследованиями. Нелогично? Ничуть.

Просто здесь иная логика. Не логика развития науки или образования, а логика их уничтожения. Как только мы это поймем, все становится на свои места.

На уровне преподавательской практики защитники «минобразины» отстаивают «компетентностный подход» и прочие меры, направленные на демонтаж традиционного образования, ссылаясь на то, что это повысит динамизм людей на рынке труда. Но ведь все обстоит с точностью до наоборот! Узкий специалист - это негибкий и слабый игрок на рынке труда. Проблема именно в том, что классическое образование было ориентировано на подготовку эффективного, самокорректирующегося, постоянно развивающегося индивида. И возникло оно не в СССР, а в самой как раз рыночной Западной Европе, в СССР же эту систему лишь взяли в готовом виде и довели до своеобразного совершенства. Напоминаю, что Гумбольдт ничуть не был «совком». Век XIX, когда окончательно формируется и закрепляется концепция современной школы и университета, столь ненавистная реформаторам - это как раз расцвет свободного рынка, «золотой век» капитализма. И эпоха, когда капитализм, по общему мнению Маркса и Вебера, играл прогрессивно-преобразующую, демократическую роль в истории Европы. Потому именно выходцы из советских школ и вузов, получившие образование, соответствовавшее просветительским идеалам и стандартам, блестяще устраивались на Западе и на самом деле, если учесть масштаб реального шока, великолепно вписывались в рынок, чего нельзя сказать про новое поколение. Масса «компетентных» узких специалистов, которых готовят сейчас, это, в потенции, армия безработных: при любом изменении конъюнктуры, смене технологии и даже реорганизации управления все их навыки и компетенции немедленно пойдут прахом, и все надо будет начинать фактически с нуля. Суть реформы образования, направленной на разгром гумбольдтовской концепции университета, состоит в массовой дезадаптации населения по отношению к рынку.

Зачем это делается - тоже понятно. Ослабить позиции труда на рынке, сделать работника более слабым, более зависимым. Иной вопрос, что от этого страдает экономическое развитие в целом - не только в России, но и во всем мире. Ведь это и есть один из основных механизмов нынешнего кризиса.

Обсуждение каких-либо рациональных аргументов с такими людьми бессмысленно, поскольку они давно уже все решили заранее. И поскольку никакой другой цели, кроме уничтожения научных учреждений России у них нет, не имеет никакого смысла писать письма, приводить доводы и доказывать, что принятые меры наносят ущерб науке и образованию. Ведь именно для этого данные меры и принимаются.

Бессмысленно объяснять волку интересы зайчиков. Надо просто перестать самим быть дичью.

До тех пор, пока научное сообщество только лишь пытается договариваться с собственными ликвидаторами, единственное, что остается темой обсуждения, это количество мучений, которые нам предстоят в процессе реформ. До того, как вопрос будет решен окончательно.

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений.