http://www.ras.ru/news/shownews.aspx?id=f40b311a-9c95-4a66-bc9b-0ef10c27ecf7&print=1© 2024 Российская академия наук
В заголовок вынесены слова Л.М. Огородовой из ее развернутого доклада (02.12.14, ТАСС) — его расшифрованная стенограмма это 12 стр. текста — в котором она обрисовала итоги реформы Российской академии наук. Для начала дадим выборку тезисов доклада:
Исходя из задач в майских Указах Президента — по уровню публикаций, объему финансирования и уровню зарплаты научных сотрудников — и проводилась реформа науки. Должна быть создана Академия, в которой через развитие междисциплинарных подходов «науки о жизни» интегрированы с фундаментальными науками. В развитых странах научные достижения внедряются в виде разработок для человека: например, чувствительные сенсоры в мобильных телефонах, которые контролируют уровень артериального давления, сахара и холестерина и предупреждают развитие неотложных ситуаций. Достижения химии: используются материалы, безопасные для человека при имплантации. В создании Академии, соединившей в себе Академии медицинских наук и сельскохозяйственных наук — воплощена эта же задача: служение науки экономике, человеку и обществу. И фундаментальная наука перестала быть сектором науки, Академия впредь координирует фундаментальную науку в целом в Российской Федерации.
Выстраивается — путем создания Координационного Совета — управление наукой по принципу «двух ключей», чтобы скоординировать деятельность Академии наук, созданной в результате закона о реформе РАН и Федерального агентства научных организаций. Формируются предложения о приоритетах развития и объемах развития фундаментальных исследований (как часть Госпрограммы развития науки и технологий), чтобы реализовать финансирование, бюджет, направленный на развитие науки.
Вышло постановление Правительства и порядок предоставления государственных программ, которые должны быть подвергнуты экспертизе Академией наук, их перечень поименован. Эта функция будет реализовываться за счет бюджета Академии наук. Участие в экспертизе, например, какой-то крупной программы по судостроению, не может же конечно проводить Президиум Российской академии наук — бюрократический орган, это же должны делать ученые, а ученые работают в институтах.
По закону о реформе РАН Академия наук должна участвовать в оценке результативности и эффективности работы научно-исследовательских институтов. В Минобрнауки создана такая база информации и Российской академии наук предоставляется полный доступ к этому ресурсу. РАН предлагает приоритеты развития фундаментальных исследований для формирования госзаданий работы институтов, Академия принимает участие в выборах директоров институтов. Эти направления деятельности Академии и двадцать видов работ (или услуг) закреплены приказом Минобрнауки и будут обеспечены бюджетом через госзадания.
Работа фондов будет осуществляться по единому координационному механизму; чтобы их работа была более прозрачна, им нужно разрабатывать приоритеты, публиковать их на сайтах, размещать отчеты о выполненных исследованиях. Сегодня такого не происходит. В течение года межведомственная комиссия (ведомства, Академия наук, университеты, Минобрнауки) разрабатывала Перечень приоритетных направлений и критических технологий — об этом доложено на рабочей группе Совета при Президенте. Деньги должны быть привлечены к развитию науки и извне бюджета, бизнес должен заказывать науку, сам проводить разработки, развивать инновационный рынок — это президентский Указ, его нужно выполнять. Этот год был годом нормативного обеспечения и вовлечения в рынок прав на интеллектуальную собственность. Реформе подвергается и управление трудом научных работников.
Конечно, ученые воспринимают это не сразу, не понимают, почему мы, давая бюджет на институт, говорим — сколько публикаций и патентов должно быть — не понимают, почему мы планируем деятельность науки, которая является творческой областью. Но это — практика всех развитых стран, налогоплательщики хотят понимать — какие результаты будут получены при государственной поддержке. «Налогоплательщики хотят понимать, сколько будет публикаций и патентов»
ФАНО приступило к оценке результативности по перечню показателей, проводится конкурс соответствующей отраслевой комиссии. Мы создаем платформу из тысячи российских журналов на платформе Web of Science, чтобы была узнаваемость, публикуемость и цитируемость, чтобы наши ученые понимали — какие существуют требования к публикациям за рубежом.
Институты пытаются объединяться между собой, создавая Федеральные научные центры, Национальные научные центры — это происходит в интересах реализации крупных инновационных проектов, которые позволят сократить путь между наукой и экономикой, перевести экономику в инновационное русло.
х х х
Таков доклад, Людмила Михайловна говорила быстро, уверенно. Но сомнения возникли прямо по ходу доклада. Вот фрагмент пресс-конференции:
Пресс-служба Академии наук:
— Вы начали рассказ о реформе Российской академии наук с тезиса служения человеку, но сразу выявляется пробел. Вы говорите о сдвиге в сторону прикладных исследований, и именно такие примеры привели. Но налицо сильное различие в постановке цели. Ведь у самой фундаментальной науки есть иная главная задача — ученый должен понимать, что делают его коллеги в ведущих лабораториях во всем мире и уметь работать на этом уровне. А это очень непросто для российских ученых, потому что за двадцатилетие жесточайшего недофинансирования науки — в 90-е профессор, доктор наук в зарплату получал 3 тыс. рублей — у нас из академической среды за рубеж уехали большая часть 40-летних и 50-летних. Поэтому полтора года назад, когда избирался президент Российской академии наук, претенденты в своих предвыборных программах в совокупности представили большую программу реформ в науке, отвечавших именно этим назревшим проблемам. Главный тезис был: надо сделать все, чтобы исследователю и лаборатории было лучше проводить исследования. Однако последовавший закон о реформе РАН ни одним словом не отразил эти назревшие проблемы и предложенные решения. И удивительно, что и в вашем выступлении также нет этой стыковки, вы не говорите о необходимости решения назревших проблем внутри фундаментальной науки, чтобы она вообще в России осталась — так как же вы говорите: как чиновник или как ученый?
Л.М. Огородова:
— Я вам отвечу вопросом на вопрос — сколько в Академии наук было центров трансфера технологий? Ни одного.
Пресс-служба РАН:
— Три года назад Академия наук на такого рода упрек передала руководству страны 165 проектов, готовых к внедрению — и ни один позже не был реализован, потому что звенья инновационной цепочки не работают.
— Я говорю как ученый и как чиновник. Сегодня в законе о науке кроме слова «фундаментальный» есть слово «поисковый». Да, приблизительно 50% фундаментальных исследований являются спонтанными, но 50% из них проводятся в интересах заказа — нужно улучшить, например. структуру материала или эффективность энергоиспользования — и требуются знания фундаментального характера: так сегодня работает вся наука. Конкурентность науки сегодня обеспечивается за счет сокращения дистанции от получения результатов до внедрения. Инновационная модель в России очень молодая, она несовершенна. Мы с академиком С.М. Алдошиным внимательно посмотрели перечень тех проектов, о которых вы говорите — это всего лишь результаты научных исследований, до внедрения у них еще 75% инновационного пути…
— …но здесь нет упрека в сторону Академии наук…
— …мы реформу Академии наук проводим именно потому, что конкурентоспособность именно фундаментальной части науки в России является высокой. Но мы должны обеспечить, чтобы эта конкурентоспособность фундаментальной науки была полезной для развития экономики, человека и общества. Надо выстроить эти инструменты.
Честно говоря — не понятно ничего!
Зачем же тогда корежить фундаментальную науку, если дело не в ней, а во внедрении результатов в экономику? Все двадцать с лишним лет именно ученые били в набат: в Госдуме «зависло» более сотни законопроектов по формированию рынка интеллектуальной собственности! Во всем мире детально проработано законодательство по принуждению производства к внедрению научно-технических новшеств — аналоги этого законодательства надо внедрить и у нас! Но — увы. Даже Президент страны пожаловался на то, на что натолкнулся сам: у крупнейших производств в стране нет даже планов развития, т.е. не только нет программы внедрения новых технологий, но нет даже папочки с видами на перспективу.
Что сейчас говорит Людмила Михайловна? Да, фактически соглашается она, это так, тут полный провал, правда, она выразилась изящнее — «инновационная модель в России очень молодая», но поэтому надо реформировать Академию наук. Логика-то — где? Конкурентоспособность именно фундаментальной части науки в России, по ее собственным словам, является высокой.
«Блестящий доклад» вызвал тревогу. Давайте отъедем от Москвы на 150 километров — в полях растет трехметровый березняк, в городах высятся с пустыми глазницами окон корпуса мертвых заводов. А ведь все это также сопровождалось «блестящими докладами». — Увы, это в мышлении ученых в центре сомнение и именно оно продуктивно. А в мышлении чиновников — обязателен административный энтузиазм, даже если он сопровождается полным провалом.
Ладно, не будем про березняк и пустые корпуса заводов — нет в том вины Минобрнауки. Но есть примеры ближе. До августа сего года — только вдуматься! — наука относилась в структуре управления Правительства к социальной сфере(sic!) Т.е. о связи науки с производством вообще не думали — как раз те самые люди, которые сегодня делают блестящие доклады о реформировании Академии. Но она-то вообще в этих административных промахах не при чем — ее-то зачем ломать? Зададим вопрос и в адрес Минобрнауки — в формуле этого ведомства заложена связь только науки с образованием! А где связь с производством? — Не предусмотрено! И вот ведущие чиновники министерства год за годом с риском для карьеры мужественно разъясняют на высших этажах: нельзя так обходиться со страной, мы пропускаем целые этапы индустриального развития на новых технологиях! Надо связать науку не только с образованием, но и с производством! — Ходили так шеренгами в атаку? Ничего подобного! Это сейчас они вдруг развернулись на 180°, вдруг на пять с плюсом освоили эту риторику и используют ее теперь — фантастический перевертыш! — чтобы разделаться с «конкурентоспособной» Академии наук.
Тогда давайте поговорим об Академии наук
Почему это она не выглядит сегодня как тот березняк в полях и как те пустые заводские корпуса? Сегодня многие лесоразработки вообще не регистрируются, контроль за биоэкологией почвы — важнейшего национального богатства — свелся к учету земли как недвижимости, рыба, выловленная в море там же, в море без контроля государства передается на суда иных государств, вместо одного гражданского самолета в день, как должно бы быть, мы создаем четыре самолета в год — и т.д. и т.п. И все, между прочим, под руководством чиновников-оптимистов. А почему же, предельно удивимся этому! — Академия наук на фоне всех обрушений не только жива, но и сохранила драгоценные научные школы, сохранила ведущие в мире позиции по многим направлениям? Вот вопрос номер раз!
И, если уж делать реформу Академии, то именно на него надо ответить, а, ответив, т.е. выявив главную животворную причину — всемерно усилить ее всей мощью государства! Вот каков должен бы быть предмет реформы! Мы догадались бы до самой сути и поддержали то, что по-настоящему спасает наши национальные ценности. Так что же спасает?
Академик Алексей Юрьевич Розанов рассказывал, как в те времена начала 90-х, когда профессору, чтобы заниматься наукой, надо было вечерами подрабатывать — класть плитку в ванной или таксовать на ржавом «жигуленке» — музею Палеонтологического института РАН предложили провести выставки в Европе, и впервые были заработаны приличные деньги. Он как директор института тогда вынес на тайное голосование ученого совета: мы вправе разобрать деньги по сотрудникам как прибавку к зарплате, либо купить для института дорогое самое современное оборудование — голосуйте! И люди, хлебнувшие нужду, решили единогласно: купить оборудование.
«Особо важно сегодня вспомнить о тех научных сотрудниках, которые 15-20 лет назад продолжали вести научную работу, как тогда казалось, вопреки здравому смыслу. Например, повысить размер их пенсий хотя бы вдвое. Это было бы поучительно и для молодежи», — пишет зам.директора по научной работе Института эволюционной физиологии и биохимии им. И.М. Сеченова РАН профессор Анатолий Александрович Никифоров.
Академик Анатолий Иванович Мирошников, председатель президиума Пущинского научного Центра РАН, жемчужины российской науки, рассказывал, как в начале 90-х в научном Центре, вслед за тем, что происходило тогда во всей стране, началось растаскивание и разворовывание в лабораторных корпусах. Но авторитет академического научного самоуправления пресек эти хищения, Центр был сохранен.
Что же такое — академическое самоуправление? Скажем об этом два слова, ибо именно вокруг этого пункта разворачивается драма. В науке специалисты одной области без формальных индикаторов знают, кто есть кто — по результатам, конференциям, научным советам и комиссиям. Старые научные школы делают это знание достоверным и укорененным. Именно поэтому механизм тайного голосования при выборе руководителей на всех уровнях управления в Академии — начиная с ученого совета и директора института и до руководящих должностей в Президиуме РАН — создавал систему самоуправления, которая обладала уникальными свойствами: позволяла компетентно охватить все поле исследований, определять ориентиры, распределять финансирование. А чувство морального долженствования у руководителей, облеченных вследствие тайного голосования доверием, веками задавало стабильность Академии при политических и социальных потрясениях. Вот что сохранило в «лихие» 90-е имущество Академии от растаскивания и распродажи (что тогда удалось мало какому другому учреждению), сохранило по множеству научных направлений ведущие позиции. Самоуправление — это то в Академии, что три века работало лучше всего! И ликвидировать его — означает подрубить корень жизненной силы российской фундаментальной науки.
Но именно это и предпринимают реформаторы под флагом подложной риторики, поскольку эта риторика вообще не про то — не про фундаментальную науку, а про необходимость инноваций. Если уж нужно внедрение научных новшеств, а это, безусловно, так, то надо компенсировать ликвидацию (кстати, чиновниками же!) трех тысяч прикладных институтов в нашей стране. Но, опять же — Академия наук здесь при чем?
Так что тягостное впечатление остается от этого «блестящего доклада» — либо надо настолько не понимать природу объекта, который сам же подвергаешь реформе, но тогда, получается, что это делают на удивление некомпетентные люди, либо Академию разрушают намеренно.
О реструктуризации
Л.М. Огородова говорит: «Институты пытаются объединяться между собой». Это — интересная интерпретация реальных событий. ФАНО в прошедшем году в плотном темпе проводило по регионам встречи (экспертные сессии) с директорами институтов, где им предлагались невероятные схемы объединения в кластеры. Например, знаменитый ФИАН им. Лебедева объединить с Институтом металлургии — потому, что они территориально рядом расположены. Или — объединить вместе все институты Кольского научного центра. Региональные научные центры национальных республик — якутсткий, бурятский, республики Коми, северокавказских республик и другие — жалуются, что буквально под давлением им предлагают объединение вообще всех институтов на их территории в один институт, т.е. с превращением их в «комплексные институты» модели начальной советской эпохи 30-х годов.
На экспертной сессии в Санкт-Петербурге предлагалось создать консорциум, который включает в себя Физико-технический институт им. Иоффе, Институт химии силикатов, Пулковскую обсерваторию и сельскохозяйственный институт — что в них общего?
Или идея: присоединять маленькие институты к большим. Но какой смысл? Есть немало примеров, когда маленькие по численности институты ведут исследования мирового уровня и их присоединение к кому бы то ни было ничего в смысле улучшения исследований не даст.
Суммарная позиция Академии наук по реструктуризации:
1. Нельзя проводить никакие реформы или реструктуризации, если не определена цель — для чего это делается, и если не показано, чем новая система будет лучше старой.
2. Академия наук призвана вести фундаментальные исследования, которые вообще не требуют реструктуризации, поскольку каждый институт уже имеет программы, в которых сбалансированы ресурсы и организационные формы до 2020 года.
3. За всем ходом этих обсуждений, по сути, проводится неуклонная политика отстранения Академии наук, а, по большому счету, ФАНО фактически строит «параллельную Академию».
4. С Российской академией наук планы и сама концепция реструктуризации не определялись, а по закону нельзя проводить объединение институтов, не согласовав это с тем, кто осуществляет научно-методическое ими руководство — т.е. с Академией наук.
5. Планы и действия по реструктуризации не следуют из закона о реформе РАН.
Есть грань, которая делает Академию неуступчивой. При переходе в крупные кластеры институты немедленно теряют юридическое лицо, а, следовательно, в точном соответствии с буквой закона, теряют и научное руководство Академии наук. С этого момента с институтом можно на бюрократическом уровне управления делать все, что угодно, больше не согласуя с Академией, например, превращать его из института фундаментальных исследований в прикладной институт. А дальше начинает работать логика приоритетов, сроков, логика управляющих компаний, «эффективных менеджеров» и т.д. — вот чем это опасно.
Но дело зашло далеко. Председатель Сибирского Отделения РАН академик А.Л. Асеев: «О практике реализации закона о реформе Академии наук — мы видим, что Академия наук все больше и больше отсекается от научно-методического руководства, и это полностью противоречит Федеральному закону. ФАНО продолжает выдвигать предложения по реструктуризации, что находится в вопиющем противоречии с тем, над чем мы работали все годы, я могу привести ряд примеров по Сибирскому Отделению РАН, во многих случаях по отношению к Академии действия по реструктуризации являются деструктивными, дезынтеграционными. ФАНО не очень-то советуется в этих вопросах с Академией».
Возрастные ограничения
Л.М. Огородова мельком сказала: «Реформе подвергается и управление трудом научных работников». Появился законопроект о возрастных ограничениях — и снова не посчитали нужным посоветоваться с учеными, что опять вызвало горечь, и вновь проходит крупная ошибка. Формально ошибки нет, законопроект — лишь распространение на сферу науки возрастных ограничений, которые законодательно приняты для госслужбы.
Но обратимся к реальной ситуации в академической науке. В 90-е, когда рухнуло финансирование науки, за рубеж уехала треть состава научных работников. Никто тогда не сомневался, что пришел конец российской фундаментальной науке, но произошло чудо: молодые сотрудники, а сегодня их (до 35-летнего возраста) в институтах треть состава — вдруг нашли общий язык с 60-летними, 70-летними и даже 80-летними, стали их аспирантами и учениками. У двух таких далеких демографических групп потянулись навстречу друг другу живительные токи взаимного интереса и понимания. Начался в масштабах всей академической науки России процесс передачи знаний, опыта, научного ви́дения, научной этики — что может быть радостней для судьбы российской науки! Еще немного — и плохо-бедно, но мы закрыли бы те кадровые пробоины. И вдруг этот законопроект! Вышибить из научной среды в такой момент 65-летних руководителей (директоров институтов и всех их заместителей) — значит, нанести удар там, где только-только начала заживляется рана.
Академик Роберт Искандерович Нигматулин: «В условиях советской эпохи — я бы понимал смысл этого закона, поскольку тогда имело место сильное давление на директорский корпус институтов со стороны молодых растущих кадров. Но сейчас иначе — у нас не хватает людей, которые бы руководили даже лабораториями, поэтому приходится мобилизовать людей почтенного возраста. Нужно объяснить в Правительстве и в Госдуме — это абсолютно несвоевременный и вредный закон. Говорят, что в пику нынешнему текстовому виду, в котором законопроект поступил в Госдуму, его надо «смягчать». Не согласен: даже в «смягченном» виде он будет сейчас вредным. Если будем вводить возрастной ценз даже в «смягченном» виде, многие институты сразу опустят уровень работы».
В науке испокон века свой последний директорский срок руководитель института тратит на определение преемника и всестороннюю его подготовку — таковы академические традиции, это очень не быстрый процесс, и малые его скорости не случайны: они — в интересах науки.
Перейдем к высказанной Л.М. Огородовой оценке: Федеральное агентство научных организаций сработало очень эффективно.
Совершенно противоположная оценка идет от разных уровней управления наукой в академическом секторе.
Председатель Уральского Отделения РАН академик В.Н. Чарушин: «Огромная обеспокоенность тем, что координирующая роль региональных Отделений и региональных научных Центров начинает заметно теряться, нарастает разобщенность институтов. Региональные Отделения как раз и создавались для того, чтобы координировать деятельность институтов, но сегодня у них, на самом деле, нет таких возможностей, теряются те связи с предприятиями, с органами власти регионов, которые формировались десятилетиями. Мы не знаем, как нам сегодня сохранить преемственность в реализации международных соглашений — таких соглашений в регионах довольно много, особенно если говорить о Сибири и Дальнем Востоке, где есть прямые соглашения и с Кореей, и с Китаем, с Монголией, с республикой Беларусь».
Вернемся к пресс-конференции в ТАСС, там был любопытный фрагмент. Вопрос корреспондента портала «Научная Россия» и журнала «В мире науки»:
— За последний год научные институты просто захлестнула волна бюрократии, люди заполняют такое количество бумаг, такое количество отчетов — причем у половины из них смысл вообще не понятен — что у ученых не остается времени заниматься наукой. Собираетесь ли вы как-то это корректировать?
— Мы в курсе, мы обсуждали этот вопрос в Совете Федерации. Как объясняет ФАНО такое количество бумаг, которые заполняются? — Тем, что необходимо создавать базы данных, информационно характеризующих работу институтов и их сотрудников. Приведу только одну из цифр: около 20% директоров институтов бывших в Академии наук, не имели контракта на работу. Когда нет баз данных, в которых учтена эта деятельность, очень сложно вести работу, очень сложно монетарировать эту деятельность. Мы уже не говорим, что финансировать сложно.
А вот что про то же самое говорит академик Людвиг Дмитриевич Фаддеев, крупнейший математик мира, директор Международного математического института имени Л. Эйлера, президент Международного математического союза (1987—1990 гг.), академик-секретарь Отделения математики РАН: «То, что я скажу — из серии «не могу молчать». Инициаторы реформы нам обещали, что директора академических институтов будут освобождены от ежедневных бюрократических сложностей, что ФАНО возьмется за все дела, которые связаны с ненаучной, хозяйственной жизнью институтов. Но что мы имеем? Количество бумаг, которые директора пишут по требованию ФАНО, на порядок превосходит то, что было раньше от нашего Президиума. Вот в качестве примера одно из требований, которое недавно было получено институтом из ФАНО. Как вы знаете, сейчас наша научная работа идет по направлениям. Скажем, в нашем институте 10 лабораторий и 19 направлений. ФАНО по каждому из этих направлений требует (не по институту, а по направлению!) на три года вперед — 2015, 2016, 2017 гг. — указать оплату за отопление, оплату за потребление электрической энергии и оплату за водоснабжение помещений. Наш институт имеет три туалета, но девятнадцать направлений. Что мы должны писать, что этот туалет — для этого направления? Это абсолютный идиотизм и паразитизм. Вместо того, чтобы заниматься делом, они отвлекают институты. На заседаниях нашего Президиума должен присутствовать высокопоставленный представитель ФАНО, которому мы можем показывать весь этот паразитизм, некомпетентность и непрофессионализм. Они еще требуют, чтобы мы указывали, в каких журналах мы будем писать статьи в течение трех лет. Но это настолько идиотично, что мы все равно это не будем делать. Нас призывают просто к обману: берем свои расходы и делим на девятнадцать направлений. Зачем заставлять нас врать? Мы, все-таки, достаточно квалифицированные люди».
Вот письмо, которое в 14 ноября пришло из Института биохимии и генетики Уфимского научного центра РАН от зав. лабораторией биохимии и генетики д.б.н., проф. Игоря Владимировича Максимова. «Работать в последнее время стало почти невозможно. Лаборатория потребляет материалы, закупленные еще до принятия закона. 1. Со стороны новых научных административных структур идет поток бессмысленных отчетных бумаг, где одну и ту же мысль, часто связанную с расходами, по сто раз формулируем, а то и просто копируем. 2. Невозможно свободно обращаться с мизерными финансами, которые поступают в лабораторию в качестве грантов. Ладно, сделали послабления по приобретению материалов по грантам РФФИ. Но, к сожалению, по госсубсидиям (грантовые бюджетные ассигнования) приходится проходить через долгие процедуры торгов (44-й закон), вследствие чего, через 2-3 месяца, как правило, то, что хотелось сделать в научном плане, или забывается или приходится восстанавливать всю технологическую цепочку, где например не хватило некоего реактива. Я считаю, что это тормозит развитие науки. Раньше тоже было нелегко, материалы поступали хотя и через месяц, но позволяли работать. Невозможно приобрести иногда даже бумагу, которая опять должна проходить через процедуру аукционов. Это вынуждает создавать в некоторых случаях никому не нужные запасы материалов, заранее их приобретая и захламляя помещения. 3. При процедуре приема на работу по конкурсу и госсубсидирования в виде грантов определенных направлений иногда получается, что здесь можно терять целые научные школы, коллекции. 4. Я столкнулся с проблемой, связанной с грантами ФЦП и грантами. Объявляется конкурс за рубежом и у нас о проведении такой-то работы. Работа является новой и, как правило, за первый год трудно осознать весь спектр полученного результата и опубликовать его. Тем более, финансирование часто в этих случаях поступает близко к концу этапа. Соответственно, мы еще реактивы не закупили, опыт не провели, а уже должны результат выдать. 5. О соглашениях с иностранными партнерами — они часто также оказываются финансово не поддержаны именно с нашей стороны. Так, у меня лично был случай с проектом сотрудничества с Швейцарским университетом, мы согласились, что можем выполнить работу. Но на той стороне финансирование было поддержано, я даже ездил туда и нажимал красную кнопку, ну а мы остались без дополнительного финансирования и вынуждены провести только часть работ за счет внутренних средств. Весь план не смогли сделать».
И еще фрагмент из пресс-конференции в ТАСС.
— В дополнение к предыдущему. Когда речь шла об экспертной функции Академии наук, вами было сказано только в одну сторону — что институты должны проявлять активность: почему, мол, в законе экспертная функция прописана, а реализуется она недостаточно. Даю справку: с этим же вопросом Академия наук на прошлой неделе обратилась в Правительство: почему проекты, по которым в соответствие с законом Академия наук должна проводить экспертизу, идут мимо Академии наук? Ответ был такой: увы, пока не создали соответствующих правительственных регламентов, обязывающих направлять проекты на экспертизу в Академию наук.
— Эти регламенты должна создавать сама Академия наук, она теперь федеральное государственное бюджетное учреждение, она стала организацией, она должна иметь положение, регламенты и другую нормативную базу. Мы не можем сверху это делать, а нужно снизу инициировать этот процесс.
Завершим размышления по поводу «блестящего доклада» вновь высказыванием Председателя Сибирского Отделения РАН академика А.Л. Асеева: «Самое неприятное, я думаю, что после заседания Совета при Президенте, ФАНО задаст траекторию движения реструктуризации сразу, как закончится мораторий на имущество и сеть научных учреждений Академии наук. Мы видим, как события развиваются, и создается впечатление, что даже предстоящее выступление от Академии наук на Совете при Президенте уже несколько запаздывает в отношении той ситуации, которая реально складывается».
Сергей Шаракшане, опубликовано: Научная Россия