Казань, 16 августа.
О Николае сведений никаких и все становится мрачнее и страшнее и «одно на целом свете верно то, что сердцу в немом привете». <...> Готов рухнуть в любую бездну. <...>
Йошкар-Ола, 24 августа.
<…> Судьба Николая, да и всей нашей семьи <…> из головы не выходит <…>
Йошкар-Ола (**), 29 августа.
Тяжело невыносимо. Во сне видел Николая, исхудав-шего с рубцами запекшейся крови. Голова бездей-ственна. Чувствую страшный отрыв. Случайность, вздорность, ошибочность бытия. <…>
Йошкар-Ола, 15 марта [1942 года].
Вчера вернулся из Казани, пробыл там дней 11. О Николае по-прежнему ничего, словно умер. А может и умер? <…>
Йошкар-Ола, 5 июля [1943 года].
Страшная телеграмма от Олега (***) о смерти Николая. Не верю. Из всех родных смертей самая жестокая. Обрываются последние нити. Реакция – самому умереть любым способом. А Николаю так хотелось жить. Господи, а может все это ошибка? <…>
Йошкар-Ола. 6 июля.
Не забуду никогда вчерашнего Олюшкиного крика,
