Версия для печати

Академик Иван Дедов: "В поисках своей мечты"

.«Не оборачивается тот, кто устремлен к звезде», - сказал Леонардо да Винчи шесть веков тому назад. Что он имел в виду? Космических полетов еще не было, Солнце вращалось вокруг Земли, которая была плоской, до рождения Коперника еще оставалось довольно долго…

- Он имел в виду мечту, - заметил мой собеседник, президент РАМН академик Иван Иванович Дедов, и я сразу же с ним согласился, потому что стремление к звездам, безусловно, отражает наше нынешнее стремление к мечте. А может быть, это одно и то же?

Мне повезло, потому что профессия дала возможность встречаться и беседовать с выдающимися медиками, узнавать, как говорится, из первых уст о новых технологиях, операциях, препаратах, направлениях развития и инновациях в той науке, которая, пожалуй, сложнее всех, но и ближе всех к нам, – медицине. И каждый из них был неповторим, интересен и одержим той самой мечтой, к которой надо идти, отдавая ей свой талант, энергию, жизнь. Мой сегодняшний собеседник из их числа.

Только факты

В «Толковом словаре» Владимира Даля слова «эндокринология» нет. Значит, в ХIХ в. его не существовало. Сергей Ожегов в «Словаре русского языка» (первая половина ХХ в.) об эндокринологии сказал коротко, ясно и точно: «Наука о железах внутренней секреции и о заболеваниях, связанных с нарушением их деятельности». Еще спустя полвека на юго-западе Москвы появился Эндокринологический центр - один из лучших не только в России, но и в мире. Центром руководит президент Российской академии медицинских наук академик Иван Иванович Дедов.

Казалось бы, об успехах эндокринологии и следовало бы говорить с Иваном Ивановичем, поскольку с этой областью медицины в последние годы связаны крупные открытия, в корне изменившие наши представления о человеческом организме. Однако сегодня академик Дедов находится в центре страстей, что бушуют вокруг науки России и ее академий: ведь он возглавляет одну из них. «Реформа науки», слияние трех академий – РАН, РАМН и РАСХН, борьба ученых и чиновников, депутатские запросы и компроматы - все это сегодня на слуху. И не только это. О нашей медицине и ее судьбе сегодня не говорит только ленивый, а потому нашу беседу я начал так:

- Вы, вероятно, единственный человек в стране, который имеет право объективно оценивать состояние российского здравоохранения.

- Не преувеличиваете?

- Отнюдь! По должности – как президент Российской академии медицинских наук, профессионально – как специалист в той области медицины, которая охватывает все другие направления, по-человечески – как врач, который всегда говорит правду и только правду. Такое мнение сложилось о вас, а я лишь могу это подтвердить.

- Спасибо.

- Итак, ваша оценка состояния нашей медицины. Ее сейчас ругают, справедливо ли это?

- Нет, конечно. Если быть объективным, то следует сказать, что в Советском Союзе медицинская наука развивалась синхронно с теми же Америкой и Европой, т.е. была на таком же уровне. В США действуют Национальные институты здоровья, их где-то около 30. Это многопрофильные учреждения, в которых нет разделения на фундаментальные исследования и прикладные. У нас если ученый работает с дрозофилами или крысами, то занимается фундаментальной наукой, а если он в клинике, то уже в здравоохранении. Это так, к слову. У нашей медицины были серьезные вызовы – инфекции, детские заболевания, полиомиелит, малярия, чума и холера. Надо было защищаться от пандемий, от эпидемий. И наши медики с этим справились. Потом пришли неинфекционные заболевания: атеросклероз, болезни сердца, онкология, сахарный диабет. Советский Союз, будучи изолированным от Запада, вынужден был «идти своим путем», т.е. создавать мощные научные центры. Эту проблему удалось решить. Появились великолепные кардиологические центры, блестящая нейрохирургия, Научно-исследовательский институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, Научный центр сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева и др. Работают специалисты самого высокого мирового уровня, и это невозможно не видеть. Другое дело - медицинское диагностическое оборудование. Его приходится закупать.

- Что же тогда понимать под «модернизацией здравоохранения»?

- Вложено около триллиона рублей. Созданы высокотехнологические медицинские центры по кардиологии, нейрохирургии, травматологии, ортопедии, онкологии, перинатальные центры. Они появились в разных регионах страны. Отношение к этой программе было разным. Некоторые говорили, что надо не новые центры строить, а модернизировать областные больницы. Я считаю, что создание таких центров оправдано. Если не будет подобных мощных «площадок здоровья», то никогда не появятся квалифицированные кадры. С распадом Советского Союза мы потеряли в медицине очень многое, и прежде всего «средний класс» специалистов. Многие уехали за границу, другие ушли в бизнес. Это касается не только математиков и физиков, но и биологов, и медиков. С препаратами было тоже очень плохо, т.к. мы утратили медицинскую промышленность. Чтобы как-то обеспечить специалистам работу в центре, приходилось буквально выпрашивать на Западе необходимые препараты и лекарства. И я это делал: в Дании, Америке и других странах.

- Пожалуй, самый яркий пример – одноразовые шприцы, которые с гордостью привез из Штатов Борис Ельцин.

- И шприцы тоже. В те годы мы потеряли технологии. И кадры. В стране оставались только самые преданные люди и появились «оазисы науки». К счастью, теперь они начинают постепенно расширяться и возрождаться.

- Но ведь опасно оставаться без технологий!

- Конечно. Слова «Мы закупаем много оборудования», звучащие с трибун, свидетельствуют не о нашей силе, а о нашей слабости. Например, те же томографы. Они куплены, а запасных частей к ним нет. И стоят они дорого. Или у нас в ангиоцентре сломался аппарат, и все сразу встало, потому что какое-то плато нужно закупать в Германии - и надо ждать, пока оно придет. А больные ждать иной раз не могут… и не должны. Да, томографы и другое современное оборудование очень помогают в диагностике и лечении, но их нужно производить и у себя, иначе медицина и здравоохранение будут отставать от мирового уровня всегда. Аналогичная ситуация и с лекарствами. Безусловно, фармакология - сложнейшая отрасль. На создание нового препарата иногда (а точнее – чаще всего) уходят годы и миллионы (а подчас миллиарды) долларов, но развивать эту индустрию необходимо. Есть программа «Фарма-2020», но реализуется она медленно. Следует всегда помнить, что уровень медицины зависит не только от мастерства, таланта и опыта специалистов, но и от ее материального обеспечения.

Взгляд в прошлое

Пора, наконец, вспомнить о петухах, которым суждено навсегда остаться в истории эндокринологии. Именно на них были проведены первые экспериментальные работы. В середине XIX в. немецкий физиолог Бергольд пересадил семенники подкожно молодым кастрированным петухам и доказал, что побочные явления при кастрации не происходят. Эти опыты поставили заключительную точку в споре медиков об истоках болезней, возникающих после кастрации - не только животных, но и людей. Евнухи в гаремах, лишаясь половых органов, прекращали расти, становились нервными и впадали в депрессию. Несколько веков врачи не могли внятно объяснять подобные явления, а тем более их лечить. И только в XIX в. удалось понять истинные последствия такого «вмешательства» в человеческий организм. Вторая половина ХIХ в. и век минувший – это каскад открытий и исследований, которые и создали современную эндокринологию.

- Какой вуз вы окончили?

- Воронежский мединститут.

- Давно там были?

- Два года назад. Читал лекцию. Встречался со студентами, с представителями ученого совета. В этом году планирую открыть там небольшое отделение детской эндокринологии. Рассчитываю найти деньги для этого.

- Зачем же так унижать государство? Оно уже не способно это сделать?

- Не унижаю – помогаю. Детская эндокринология – одно из главных направлений в современной медицине. У нас здесь есть великолепный корпус, а раньше – небольшое отделение, где используются и клеточные, и геномные технологии. Что такое «персонализированная медицина»? Это уникальное, совершенно другое профилактическое направление, которое позволяет нам прогнозировать риски моногенных, полигенных и хромосомных заболеваний. У нас есть замечательная технология – предымплантационная.

Скажем, семья обременена какими-то наследственными заболеваниями - например, гемофилией или андрогенитальным синдромом, который распространен довольно широко. Это нарушение половой функции у детей. И это висит дамокловым мечом над семьей. Как и все наследственные заболевания, синдром особенно распространен в определенных этнических группах. Но рождается такой ребенок - и что делать семье? Рожать еще? Каков риск? Не исключено, что беда повторится. Сегодня мы уже можем такие риски предсказывать и их нивелировать. В разных странах создается много центров, где проводят полномасштабное исследование генома и где можно получить ответ на вопрос, есть ли опасность наследственных заболеваний. В Китае уже около тысячи таких центров. К сожалению, мы отстаем в этом приоритетном направлении медицины.

Взгляд в прошлое

Как известно, в судьбе биологии активное участие принимали физики. Именно они впервые прямо и убийственно выступили против Т.Д. Лысенко и лысенковщины. Академики И.Е. Тамм, А.Д. Сахаров, И.В. Курчатов пытались объяснить руководству страны, что генетика – это подлинная наука, а «социалистической биологии» не существует, как нет национальной арифметики или алгебры. Тогда власть не прислушалась к мнению ученых, и наше отставание от передовых стран в биологии и науках с ней связанных год от года нарастало. Пропасть расширялась, и сейчас она была бы уже непреодолимой, если бы не спасли те же физики. В недрах закрытых городов и институтов создавались биологические центры, где шла подготовка специалистов, которым суждено будет возглавлять современную биологию, биофизику, генетику и эндокринологию. Путь в большую науку для И.И. Дедова начинался в Обнинске, где была создана не только первая атомная электростанция, но и Институт радиационной медицины, в котором работал мой нынешний собеседник.

И еще об одной малоизвестной странице в истории науки следует рассказать. Речь пойдет о знаменитом исследовательском судне «Витязь» и опытной станции на Дальнем Востоке. Исследовательское судно появилось, когда потребовалось контролировать ядерные испытания, которые проводили американцы в Тихом океане. И приписано оно было к Институту химической физики академии наук, которым руководил академик Н.Н. Семенов. В институте работал биологический отдел, и его сотрудники в полной мере использовали атомный «Витязь» для изучения морских ежей. Именно на них ученые разработали так называемую «микромерную модель» межклеточных взаимодействий у ранних зародышей морских ежей.

Дальше углубляться не следует: мы вступаем в мир, где и специалисту часто нелегко разобраться. Я просто хочу показать этим примером, что настоящая наука выживает в любых условиях и находит выходы из, казалось бы, безвыходных положений. Всегда находит!

- Хочу привести мнение Уильяма Лоуренса: «В течение ближайшего десятилетия я вижу наступление великого золотого века в медицине. В ближайшем будущем будет наконец найден способ предупреждать все ужасные болезни, калечившие и убивавшие людей на протяжении веков». Любопытно, что это сказал не медик, а физик. Вы согласны с ним?

- Он прав. И кое-что мы уже научились делать.

- Например?

- Лечение бесплодия, восстановление репродуктивной системы. На 70% – это эндокринология, на 15% – иммунология, на 15% – нарушение «транспортировки». Впрочем, вернемся к той же гемофилии. После истории царской семьи Николая Второго об этой болезни знают все. Скажем, есть опасность рождения ребенка, больного гемофилией. Как это предотвратить? Приведу в качестве примера наш опыт. Мы использовали известную технологию. В семье, в которой родился мальчик с гемофилией, у матери взяли четыре яйцеклетки и оплодотворили генетическим материалом отца. Начинается деление: одно, второе, третье – восемь бластомеров. Берем каждый из восьми бластомеров и определяем наличие гена гемофилии. В двух эмбрионах с хромосомным набором 46 XY, т.е. мальчиков, такой ген был обнаружен, а в одном - с 46 ХХ - отсутствовал. Мы «подсадили» этот эмбрион матери, и родилась здоровая девочка.

- Фантастика!

- Нет. Эта технология входит в широкую практику. Это реалии современной медицины. Мы не можем рисковать будущим: ведь повреждение всего одного гена нередко дает ужасные последствия, и всю жизнь семья несет тяжкий крест. Мы способны предотвратить беду, почему же этого не делать?

- С одной стороны, это прекрасно, а с другой – очень опасно! Разве не так?

- Да, можно сказать, что если все так дальше пойдет, то начнется селекция людей. Например, я буду выбирать из консервированных яйцеклеток нужные мне.

- И делать солдат?

- В любой науке есть свои «рубиконы», перейдя которые, можно творить как добро, так и зло. Здесь уже вступают в дело нравственные принципы. Этических проблем в медицине сегодня много.

- Вам нравится ходить по лезвию бритвы?

- Нравится или не нравится – это не те понятия, которыми следует оперировать. Ко мне приходят люди с бедой. Что делать? Хорошо, если ребенок здоровый, а если карлик? Рост 80 см. Человек как бы остается в детстве. Сегодня есть гормон роста, в год мы прибавляем 12-18 см. И ребята вырастают за четыре-пять лет до 180 см. Так что вмешиваться надо. Сейчас дети, рожденные с весом 500 г, должны жить. Понятно, что появляются на свет они с всевозможными дефектами, в частности малорослыми. Но у нас появилась возможность с помощью гормонов «подтягивать» их до сверстников. Затем уже генетика берет свое. Так что эндокринология, образно говоря, - это отрасль медицины, которая «исправляет» человеческие погрешности. И сегодня уже можно говорить о прорыве и в этой области.

Взгляд в прошлое

Среди специалистов имя академика Л.А. Пирузяна известно хорошо. Его идеи оригинальны, проекты необычны. У него была потрясающая интуиция: создавалось впечатление, что он умеет переноситься в будущее и чувствовать себя комфортно. Он работал у Н.Н. Семенова в Институте физической химии, потом создал и возглавил Научно-исследовательский институт по биологическим испытаниям химических соединений. Это было уникальное научное учреждение, где разрабатывались принципиально новые направления в медицине, в том числе и практической. Была в институте и лаборатория гормональных средств. Заведующая этой лабораторией вспоминает: «Это был единственный научный коллектив в стране, в задачи которого входил поиск синтетических веществ, обладающих гормональным действием, в том числе в химических рядах, принципиально отличающихся по структуре от естественных гормонов».

Однако вскоре все работы в институте были прекращены, а сам он расформирован. Таков был приказ «свыше». Когда власти вмешиваются в науку, это всегда приводит к драматическому финалу. Работы по созданию «искусственных гормонов» были заторможены на четверть века.

- Вы рассказываете об очень интересных вещах. А как они финансируются? Почему я постоянно слышу по телевидению: «Собираем деньги, чтобы отправить ребенка за границу на лечение». Неужели мы так беспомощны?

- Нет, так говорить нельзя. Очень многое мы можем делать и, кстати, делаем, но это не особенно афишируется. Причем мы лечим такие заболевания, за которые даже на Западе не берутся.

Расскажу об одной архиважной проблеме. Речь идет о врожденном гипотиреозе. Человек рождается без щитовидной железы, а она прежде всего определяет интеллект, развитие центральной нервной системы, энергетики человека и т.д. Отсутствие щитовидной железы – это глубочайший кретинизм. Эволюционно – ниже неандертальца, абсолютно нет второй сигнальной системы, т.е. человек не может говорить и т.д. Теперь немного истории. Расскажу о работах хирурга Теодора Кохера из Швейцарии. Как известно, эта страна эндемичная по йоду, который идет на построение гормонов щитовидной железы. Медики заметили, что при удалении зоба вместе с щитовидной железой человек начинает угасать. Температура снижается до 34-32˚, замедляется пульс, нарастают отеки, появляется депрессия. Кохер выступил на съезде хирургов и предположил, что при удалении щитовидной железы из организма удаляется какое-то гуморальное начало, которое, и вызывает угасание человека как личности. Кохер стимулировал поиски таких активных начал. И тогда было решено высушивать щитовидную железу животных, делать из нее порошок и давать его после операции. Человек начинает буквально оживать. Позже эти гормоны были синтезированы. Хирург Кохер получил Нобелевскую премию, в сущности, за идею, рожденную в клинике. Щитовидная железа закладывается на четвертой неделе беременности, женщина еще может и не знать, что она «в положении». Природа так предусмотрела, что мама поставляет ребенку через плаценту свои гормоны. Уже 17 лет в России проводится тотальный скрининг всех детей на врожденный гипотиреоз. В роддоме в обязательном порядке берут кровь и смотрят, есть щитовидная железа или ее нет. Если нет, то сразу же назначается заместительная гормональная терапия. Пять лет назад ввели тесты еще на шесть орфанных редких заболеваний. Стоит это, конечно, дорого, но проверка проводится повсеместно. Так что нельзя говорить, что у нас «все плохо» в здравоохранении, – просто хочется сделать больше, а потому так много критики.

- Значит, появились не только гормоны роста, но и многие другие?

- Кстати, вы знаете, наверное, о знаменитом аргентинском футболисте Лионеле Месси. Он был низкорослым. Его «подтянули» до 167 см, он получал дополнительную заместительную терапию гормоном роста, поэтому он такой «моторный», очень энергичный. Гормональную заместительную терапию можно использовать для разных целей, но одна из важных проблем современной медицины - это наследственные заболевания. Предымплантационная терапия – это реальный путь для предупреждения наследственных заболеваний. Безусловно, такое лечение дорого, и основные затраты на его проведение должно брать на себя государство.

- Как и на онкологию. Особенно детскую.

в Россию при подписании международного меморандума о сотрудничестве по разработке и проведению эпидемиологического проекта на территории Российской

Федерации по диагностике и лечению сахарного диабета.

- И в эту область медицины вкладываются большие средства. Достаточно сказать, что у нас есть Российский онкологический научный центр им. Н.Н. Блохина, НИИ им. П.А. Герцена, великолепные центры в Санкт-Петербурге и Томске, Федеральный научно-клинический центр детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Димы Рогачева. Можно назвать еще ряд институтов. Однако это все-таки «оазисы». К сожалению, пока фундаментальные проблемы в онкологии решить не удается. Не только у нас – во всем мире. В Америке когда-то объявили, что в ближайшие годы они добьются решающего успеха в борьбе с раковыми заболеваниями. Эту программу по важности сравнивали с полетом человека на Луну. На Луну слетали, а рак не удалось победить. Но там пошли по верному пути – это ранняя диагностика рака. У женщин доминируют рак молочной железы и рак шейки матки, а потому после 40 лет в обязательном порядке нужно делать маммографию. На Западе успеха добились, а мы до сих пор никак не можем раскрутить это по-настоящему. У мужчин рак предстательной железы, рак легкого у курильщиков, а также рак толстого кишечника. С помощью маркеров можно обнаруживать болезнь на ранней стадии. Так что диспансеризацию после 40 лет надо обязательно проходить. Это гарантия того, что лечение начнется вовремя, и эффективность его будет высока.

- А детская онкология?

- Успехи в этой области налицо. Если говорить о лейкозах, то и трансплантология, и онкология, и фундаментальная медицина в этой области в полной мере показали свою силу. У нас действуют несколько великолепных центров, в которых излечиваются сотни и тысячи детей. К сожалению, отсутствуют биобанки, нет базы данных, а они нужны, т.к. лечение индивидуальное. Технологии отработаны, они известны, но без биобанков мы не можем войти в систему лечения, которая охватывает всю Европу. Есть и правовые вопросы.

- И, тем не менее, мы постоянно собираем деньги, чтобы отправить наших детей лечиться за границу.

- Иногда это необходимо, поскольку там есть центры, специализирующиеся на редчайших заболеваниях. В этих случаях помощь за границей реальна. Но в большинстве случаев надо лечиться здесь. Кстати, Минздравсоцразвития не отказывает в средствах тем больным, которым лечение за границей необходимо. У нас великолепные отношения с Германией, Италией, Израилем, и там готовы помогать. Однако не следует создавать впечатление, будто мы бессильны. Есть дети из-за рубежа, которые приезжают к нам и лечатся здесь. И их, поверьте, немало. Нельзя противопоставлять государственную помощь и помощь благотворительных фондов. Все формы финансовой помощи направлены на благо детей.

Только факты

Что происходит с фармацевтической промышленностью? Во времена СССР она как бы отступила на второй план: считалось, что ее нужно развивать в социалистических странах. Так и было. Лекарства поступали к нам из Болгарии, Чехословакии, Венгрии и других стран. Туда и вкладывались немалые средства. После распада социалистического лагеря оказалось, что у отечественной промышленности нет современных технологий, она безнадежно отстала от западных стран. Они же воспользовались ситуацией и ринулись на наш рынок. Цены на лекарства взлетели и стали недоступны для большинства населения. Речь идет, конечно, об уникальных препаратах. В ближайшее время ситуация не может измениться. После расшифровки генома человека лечение станет совсем иным, чем оно проходит сегодня. Если сейчас для лекарственных препаратов в нашем организме всего около 500 мишеней, куда они должны попадать при заболевании, то в ближайшее десятилетие их уже станет порядка 10 тыс. Нетрудно представить, какой должна быть фармацевтическая промышленность, чтобы полностью обеспечить население страны нужными лекарствами.

- Мне кажется, что пора сменить тему разговора. Все о болезнях и болезнях. Иван Иванович, а как становятся президентами академии медицинских наук?

- Сначала нужно поступить в Воронежский медицинский институт и окончить его. Была хорошая традиция: ученый совет рекомендует лучших выпускников в аспирантуру академии медицинских наук. Кстати, дорожку в Москву пробил Рэм Петров. Он тоже из Воронежа, в Москве стал академиком. Я приехал на Солянку, в академию. Это было ровно 50 лет назад. Со мной побеседовали, а поскольку еще на втором курсе я сделал несколько приличных работ, то взяли в аспирантуру.

Потом появилась возможность поехать в Обнинск. Учителя были прекрасные – Петр Дмитриевич Горизонтов, Василий Васильевич Парин, Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, Анатолий Анатольевич Войткевич, Петр Кузьмич Анохин. Условия в Обнинске были потрясающие: прекрасное оборудование, новые технологии и, главное, особая благотворная научная среда, которая, к сожалению, быстро закончилась.

- Новое направление?

- Радиационная защита. Экипажи атомных подводных лодок тогда создавались в Обнинске. Военные моряки были одеты в гражданское, но по выправке, по походке их легко было отличить.

- Из Обнинска в Москву?

- Путь был сложный. 35 лет служу профессором-эндокринологом, у меня кафедра в Первом медицинском, и скоро 25 лет, как я стал директором Эндокринологического научного центра.

- Удобный случай спросить: как ребята учатся сейчас?

- По-разному, но хуже, чем в наше студенческое время.

- Почему?

- Был сложный период, так называемые лихие девяностые. Сейчас престиж медика вроде бы восстанавливается. Очень много ребят набираем. Это связано с тем, что половина - платные, а это уже неконкурентоспособные студенты. Они считают, что раз заплатили, значит ставь им зачеты и принимай экзамены. В общем, покупают образование, как ни прискорбно это звучит. Ректор вынужден на это идти, т.к. ему надо делать ремонт, приплачивать преподавателям, потому что у них мизерная зарплата. А по-настоящему как надо учить? В группе – пять-семь человек и преподаватель. Это была бы «штучная работа», а не «массовое производство». Мало остается выпускников в медицине, уходят в бизнес. Поэтому мы и ставим сегодня вопрос о том, чтобы полностью обучать студентов за бюджетный счет. Пусть губернаторы, муниципальные образования, коммерческие структуры направляют молодых людей на учебу и оплачивают ее. А выпускники должны возвращаться туда, откуда их направляли, и отрабатывать потраченные на них средства. Но нам говорят, что это нарушение прав и свобод человека. Мне кажется, что у нас слишком вольно трактуют понятие демократии.

-В супердемократической стране Америке студенты вкалывают с утра до ночи, особенно в медицинских вузах. Почему не перенимать именно эту демократию?

- В Америке и Европе очень жесткие системы здравоохранения. Там отношение к жизни, к своему здоровью абсолютно иное, чем, к сожалению, у нас. Там с молодых лет внушают в обязательном порядке необходимость занятий спортом, бережного отношения к себе, и, конечно, там строгие требования страховой медицины. Она защищает как врача, так и больного. Кстати, подготовка врача там длительная: забота о престиже клиники. В коллективе – жесткая иерархия. Сначала студент получает базовое образование, а потом уже готовят узкого специалиста. Путь в медицине длительный и трудный. Медицина – это учеба всю жизнь.

- Почему у нас этого нет?

- Было когда-то. Мы сегодня пытаемся воссоздать право последипломного обучения и подготовки Минздраву. Оно есть у Минобрнауки. Там отвечают за все – от производства памперсов до подготовки инженеров и врачей. Это неправильно. Все-таки подготовка врачей и медперсонала – дело особое. Мы испытываем дефицит врачей и огромную нехватку медицинских сестер.

- Такие проекты есть?

- Персонализированная медицина. Сегодня на третье место в Америке вышла смертность от лекарств. А что это значит? Мы работаем по шаблону, по стандарту, ничего индивидуального. Надо воплощать в жизнь известную философию отечественной медицины: «Лечить больного, а не болезнь». Если, например, у вас повышенное давление, то прописывают мочегонные или комбинации других препаратов. Пять дней не помогает, меняем схему. А ведь у одних давление утром повышается, у других во второй половине дня, а у третьих ночью. И нужно принимать разные лекарства. Мы не знаем наши биоритмы. После девяти вечера доминируют половые гормоны, а инсулин днем. Перед пробуждением главную роль играют гормоны надпочечника, а потом их активность снижается.

- Простите, Иван Иванович, то, о чем вы говорите, требует развитой медицинской промышленности и фармакологии, а у нас практически их нет.

- Но это проблему не снимает. Уже сегодня можно нивелировать риски и не использовать это преступно.

- Это же требует больших денег от государства. А реформа науки, как мне кажется, затеяна с другой целью: надеждой получить деньги от науки. Безусловно, программа «Человек» прекрасна, но она затратная. А где нефть и газ в науке?

- Когда говорят, что здравоохранение должно быть экономически выгодным, я этого не понимаю. Такое просто невозможно. Когда-то наше здравоохранение – это были 1970-е гг. прошлого века – было признано лучшим. Лучшим, потому что была мощная профилактическая медицина, основанная на практически всеобщей диспансеризации населения страны. И эти принципы переняли на Западе. Одна из лучших - система здравоохранения скандинавских стран, потому что она построена на «социалистических» принципах. Начальное, среднее и высшее образование, подготовка кадров за рубежом, страховая медицина - все это берет на себя государство. И, конечно, культура здоровья.

- Но вы все-таки с оптимизмом смотрите в будущее?

- Без веры в будущее полноценная, творческая жизнь невозможна.

Беседовал Владимир Губарев , Научная Россия